– Ты слишком уж расстарался, – недовольно рыкнул Грэхард. – Никогда раньше не замечал за тобой талантов в сыске!
– Ну спасибо, что так верил в мои силы, мой господин! – съязвил Дерек и, нагнувшись, вернулся к сбору бумаг. – Сам заварил – сам и разгребай теперь. А мне нужен новый вариант вот этого приказа! – потряс он в воздухе окончательно загубленной бумажкой.
Смерив его мрачным взглядом, Грэхард шумно сел и пододвинул к себе бумагу.
Наутро в совете остро встал вопрос о религиозных беженцах из Даркии.
Те самые отцовцы, которых никак не решалась привлечь на свою сторону оппозиция, давненько осели на западном побережье Ньона, пользуясь попустительством нынешнего владыки. По идее, по законам Ньона их должны были незамедлительно казнить, как только вопрос их веры становился очевидным. Но Грэхард не очень-то торопился с преследованиями иноверцев. Напротив, он полагал, что наличие разногласий такого рода делает управление страной более простым. Ведь всегда можно натравить одну группу на другую и наблюдать, как они самоуничтожатся без вмешательства власти.
Отцовцы, которые от даркийской религии унаследовали миролюбие и трудолюбие, а от ньонской – фаталистичный и спокойный нрав – особых проблем не представляли. В основном они были ремесленниками, и производимые ими товары отличались хорошим качеством, поэтому Грэхард был скорее доволен их присутствием в Ньоне.
Чего нельзя сказать о его советниках, большая часть которых являлась истовыми поклонниками господствующего культа, поэтому с нетерпимой ненавистью преследовала иноверцев.
В этот раз заводилой стал главный священник. Он явился в совет с просьбой о заступничестве и красноречиво высказал обвинение в сторону отцовцев: мол, те совращают верных последователей Небесного и увлекают их в ересь. Священник категорично требовал вырезать их всех полностью, и мастерски играл на религиозных чувствах присутствующих.
В кои-то веки совет был практически единогласен – если кто и был против, то мудро помалкивал.
Проблема была в том, что в число этих «кто против» входил и сам владыка, и помалкивать точно было не в его стиле.
Послушав соратников, которые уже продумывали целый поход в защиту Небесного, он раздражённо хлопнул ладонью по подлокотнику и негромко заявил:
– Хватит. Отцовцы полезны, поэтому останутся на своём месте.
Священники недовольно переглянулись с министрами, но, естественно, молчаливо склонили головы.
– Ваше повелительство, – неожиданно нарушил общее согласие холодный голос Треймера, – но ведь ересь их и впрямь распространяется, и что-то с этим делать надо.
Мрачный и тяжёлый взгляд Грэхарда столкнулся с пронзительным и острым взглядом Треймера.
– И что ты предлагаешь? – нарочито любезно спросил владыка.
– Нужно казнить для острастки хоть нескольких, особо проповедующих, – убеждённо заявил тот, вызвав одобрительный гул со стороны священников. – Пусть осознают, что их жизни в наших руках.
С минуту Грэхард обдумывал это предложение. Человеком особо верующим, как уже отмечалось, он не был, но предпочитал на всякий случай не враждовать с чужими богами. Ему, в общем-то, всё равно было, сколько ньонцев отцовцы заманят в свои сети. Что культ просто Небесного, что культ Небесного Отца – какая, в сущности, разница?
– Не вижу необходимости в их казни, – наконец, вынес вердикт владыка. – Пусть живут и работают.
– Ваше повелительство, – продолжал настаивать Треймер, – но только силой можно удержать в узде…
– Треймер, – деланно дружелюбно перебил его Грэхард. – Ты нарываешься?
Пронзив владыку недовольным взглядом, тот покорно склонил голову и ледяным тоном, от какого ходят мурашки по спине, заверил:
– Как можно, ваше повелительство.
– Вот и помолчи, – закрыл вопрос Грэхард, хмурясь и не желая сам с собой признавать, что даже и его повадки советника пробирают. – Святейший, – перевёл он тяжёлый взгляд на главного священника, – ты лучше займись приходами в тех краях. Что это у тебя там люди так легко соблазняются? – насмешливо выгнул бровь он.
Святейший вздохнул и смиренно признал, что, мол, его недогляд.
Глава вторая
Эсне никогда в жизни не было так паршиво.
Мысль о том, что отец не виновен в тех преступлениях, которые она ему приписала, не принесла ей ожидаемого облегчения. Она уже не могла просто отбросить все те муторные, тяжёлые эмоции, которые переживала в эти недели, – да и разумные аргументы княгини чем дальше, тем больше казались ей справедливыми.
То, что в этом конкретном случае отец был невиновен, не отменяло того факта, что она всегда была игрушкой в его руках. Любимой – но игрушкой.