— Он… операбелен? — наконец вымолвил я.
— Это нам только предстоит определить. Если нет, мы попытаемся вылечить его радио- или химиотерапией.
Я моментально притронулся рукой к голове, пригладил волосы:
— Но это… оно сработает?
— Терапия может быть весьма эффективной, — ободряюще улыбнувшись, ответил Ногучи.
Это сводилось к «может быть» — ответу, которого я ни в коем случае не хотел услышать. Мне нужна была определённость.
— А что насчёт пересадки?
Голос Ногучи был мягким:
— Ежегодно появляется не так много лёгких. Доноров слишком мало.
— Я мог бы съездить в Штаты, — нерешительно сказал я.
Об этом всё время трубили на страницах «Торонто Стар», в особенности после того, как начались бюджетные сокращения Харриса: канадцы уезжают в Штаты на лечение.
— Это ничего не даст. Лёгких везде не хватает. И в любом случае трансплантация может не сработать: мы должны понять, насколько разросся рак.
Я хотел было спросить «я умру?», но вопрос казался слишком большим, излишне прямым.
— Будьте оптимистом, — продолжил Ногучи. — Вы же работаете в музее, так?
— Ага.
— Значит, у вас, по всей видимости, отличный страховой пакет. Страховка покрывает лекарства по рецептам?
Я кивнул.
— Отлично. Выпишу вам кое-какие лекарства, которые могут оказаться полезными. Они недёшевы, но если страховка их покрывает — всё в порядке. Впрочем, как я сказал, для начала нам нужно узнать, насколько развился рак. Я перенаправлю вас к онкологу в госпитале Святого Михаила. Она за вами присмотрит.
Кивнув в ответ, я ощутил, как мир вокруг меня съёживается в размерах.
Мы с Холлусом вернулись в мой кабинет.
— Значит, ты утверждаешь, что человечество и другие формы жизни занимают во Вселенной особое место? — спросил я.
Паукообразный инопланетянин переместил своё объёмистое туловище в другую часть комнаты.
— Но мы действительно занимаем особое место, — сказал он.
— Холлус, я не знаю, какими путями шло развитие науки на Бете Гидры III, но здесь, на Земле, она раз за разом развенчивала идеи об «особом месте». Поначалу мы думали, что наша планета — центр Вселенной, но это оказалось не так. Также мы считали, что нас создал Господь по своему образу и подобию, но это тоже оказалось неверным. Каждый раз, когда мы начинали верить, что в нас — или в нашей планете, или в нашей звезде — есть что-то особенное, наука снова доказывала, что мы ошибаемся.
— Но формы жизни вроде нас действительно особенны, — заметил форхильнорец. — К примеру, масса наших тел одного порядка. Ни один из видов разумных существ, включая покинувших свои планеты, во взрослом состоянии не имеют… не имели… среднюю массу тела меньше пятидесяти килограмм — или свыше пятисот. В длину все мы порядка двух метров по самому длинному измерению — на самом деле цивилизованные формы жизни и не могут иметь в длину менее полутора метров.
Я вновь попытался поднять несуществующие брови.
— Но это-то почему должно быть так?
— Это действительно так, и не только на Земле. Самое маленькое пламя, которое может себя поддерживать, в поперечнике имеет около пятидесяти сантиметров. Чтобы успешно с ним управляться, нужно быть немного крупнее. Разумеется, без огня не может быть металлургии, а значит, и сложных технологий, — ответил он. Немного помолчал, качнул телом и спросил: — Разве ты не понимаешь? Мы все развились до нужного размера, чтобы можно было использовать огонь — и этот размер находится точно посередине логарифмической шкалы масштабов. Размеры самой Вселенной порядков на сорок превышают наши, а мельчайший квант пространства на сорок порядков мельче нас.
Холлус внимательно посмотрел на меня и немного покачал телом вверх-вниз:
— Мы действительно находимся в центре Творения. Нужно всего лишь знать, куда смотреть.
Когда я только пришёл на работу в КМО, под палеонтологию отводилась вся передняя половина третьего этажа. В северном крыле, прямо над кафе и магазинчиками, торгующими сувенирами, постоянно выставлялись экспонаты палеонтологии позвоночных — там была галерея Динозавров. В южном изначально располагалась выставка беспозвоночных окаменелых организмов, и слова «Палеонтологический музей» по-прежнему выбиты там в камне на стене, под самым потолком.
Но вторая галерея давным-давно закрылась, и в 1999-м это помещение открылось для посетителей под названием «Галерея Открытий» — в точности то псевдообразовательное развлекалово, которое так нравится Кристине Дорати: интерактивные экспонаты для детей, которые не учат их практически ничему новому. Рекламный плакат в метро, объявляющий об открытии новой галереи, гласил: «Представьте, что будет, если музеем возьмётся управлять восьмилетний ребёнок!». Джон Леннон, помнится, однажды сказал: «Это легко, если попытаться».