Ему повезло: змея не успела въесться как следует, пострадал только рукав, да на предплечье кровоточил лишенный кожи круглый пятачок. Всего-навсего один. Эрвин совсем оторвал мокрый разодранный рукав, и Кристи перевязала ему руку.
– Пора двигать, – морщась, произнес Эрвин.
– Больно? – участливо спросила Кристи.
– Нет, приятно. Обожаю, когда меня едят живьем. Исключительное удовольствие.
– Извини… Хочешь, возьму рюкзачок?
– Нет… Направление запомнила? Ну, вперед.
Они шли, и поверхность болота все так же прогибалась под ногами, напоминая сгнивший и непрочный, но все-таки еще упругий батут. Мелкий дождь не прекращался. Шагах в ста справа держались люди Юста. По-прежнему связанные в одну цепь, они двигались не гуськом друг за другом, как вчера утром, и не одним уступом, как вчера вечером, а двумя: впереди два человека, за ними сзади и сбоку три, позади еще двое. Юст шел четвертым.
– Научились кое-чему, – сообщила Кристи не без злорадства. – Еще немного, и догадаются пойти порознь, тремя связками.
Эрвин отозвался не сразу – завязла нога, и он старался вытащить ее, не потеряв мокроступ.
– Они бы догадались – пахан не позволит. Кто его тогда будет прикрывать спереди и сзади?
– Может, устроят бунт…
– Разве что Юст станет для них страшнее болота. Только это вряд ли.
Они замолчали на целый час. За этот час Лейла, по-прежнему возглавляющая вереницу людей, проваливалась дважды и один раз с привычным визгом провалилась Кубышечка. Тогда Кристи останавливалась без команды Эрвина, и оба ждали, когда, вытащив тонущих, люди Юста продолжат путь. Опасность грозила отовсюду, но справа она была несколько меньше.
Когда Лейла провалилась в третий раз и Джоб с Яном Обермайером, надсаживаясь, тянули ее из трясины за веревку, давно утратившую белый цвет, Юст заорал, привлекая внимание Эрвина:
– Эй, придурок! У тебя нет запасных мокроступов? На время.
Он махал над головой рукой с зажатым в ней пищевым брикетом, возможно, последним из оставшихся, но Эрвин и не подумал отвечать. Смолчала и Кристи.
Они дождались, пока облепленную грязью Лейлу вновь поставили во главе цепочки, и тоже двинулись. А еще через полчаса справа, правее людей Юста болото со всхлипом выперло наружу крутой бугор, из его прорвавшейся вершины выметнулся в моросящее небо гибкий лиловый язык, даже не очень длинный, рухнул между Джобом и Хайме, мигом нащупал веревку, рванул… Закричали люди.
Хайме первым успел освободиться. Джоба потащило волоком по водорослям и грязи, но справился и он, ухитрившись рассечь лезвием ножа именно веревку, а не собственное бедро. Лиловый язык отдернулся. Одно мгновение казалось, что он утащит обрезок веревки и на время оставит людей в покое, но, по-видимому, колоссальный донный моллюск оказался не столь туп, как надеялись люди.
Бросив веревку, язык хлестнул вновь – горизонтально, над самой поверхностью, вихрем пронесся над ворочающимся в грязи Джобом и молниеносно обернулся вокруг Хайме, на свою беду успевшего вскочить на ноги. Рывок – и в воздух на мгновение подняло не только Хайме, но и Валентина, орущего и режущего веревку, связывающую его с обреченным. Зыбун заходил ходуном.
Валентин шлепнулся в грязь плашмя, выбив собой ошметки гнилых водорослей. Поднимаемый все выше над болотом Хайме извивался, выл и кромсал ножом язык-щупальце. Не обращая никакого внимания на эти мелочи, язык, выпрямившись подобно обелиску, начал быстро втягиваться в трясину. Последний отчаянный вой, громкий чавкающий всплеск – и стало слышно, как вокруг кричат люди.
Шесть человек бежали в сторону Эрвина и Кристи, а кто никак не мог встать на ноги, тот полз, спеша уйти от смерти хоть на карачках. Лейла снова провалилась и движением, ставшим уже рефлекторным, выбросила в стороны руки, опираясь на зыбкий ковер. Связанный с нею веревкой Ян Обермайер орал, буксовал на месте, рискуя провалиться сам, возможно, убежденный, что Господь Вездесущий пребывает своей частицей и в этой кошмарной твари, причем в наихудшей своей ипостаси.
Лиловый язык не высунулся вновь, не стал шарить вокруг себя в поисках другой добычи. Понемногу к людям возвращалось самообладание. Кубышечка прекратила визжать и начала всхлипывать. Юст рычал, раздавал плюхи и наводил порядок. Джоб, пытаясь связать себя с Валентином, неумело сооружал морской узел. Беззвучно шевеля губами, молился Ян Обермайер по прозвищу Скелет и гладил гнилые водоросли костлявыми ладонями. Проповедники Господа Вездесущего обходились без четок и прочей религиозной атрибутики. Вытащенная из топи Лейла осмелилась подобраться ползком и спасти вывалянный в грязи шест Хайме. Пробитая лиловым языком дыра в водорослевом ковре понемногу затягивалась. Ничто более не выдавало присутствия затаившегося в засаде хищника – на какое-то время сытого.