— Как это досадно, — говорила она. — Бывают моменты, когда ты говоришь непонятно о чем. Все врачи такие?
— Надеюсь, что нет.
Тем не менее мне было лучше. Я вновь обретал уверенность. В некоторые вечера я принимал только очень слабую дозу. Бывали дни, когда я с подъемом работал в санчасти. Наваждение накатывало только десяток раз за день, и я почти тотчас от него избавлялся.
Я заметил, что с наваждением не следует бороться. Оно было из тех быков, которых не надо брать за рога. Спасение заключалось в уклонении, бегстве в сторону. Вместо того чтобы говорить себе «нет», я говорил «да-да, конечно, посмотрим», но уклончиво, не решая проблемы. Таким образом я выигрывал время и доживал до конца дня. Я добирался до Клэр. Она помогала мне выиграть еще час или два.
Но бывали вечера, когда Клэр не приходила ко мне. В эти вечера я ждал ее у выхода из магазина. Но прежде я заходил к себе в квартиру. Умывался, причесывался и перед самым уходом вводил себе совсем маленькую дозу, будто машинально, словно это входило в мой туалет. И это еще было слишком, так как иногда, на улице, меня поражало счастье. От удовольствия у меня подкашивались ноги. Тогда, если я намеревался купить Клэр маленький букетик, я покупал большой. И тут же жалел об этом. Этот большой нескромный букет доказывал, без всякого сомнения, что я не в нормальном состоянии. Затем я утешал себя. Я снова был рад своему букету; он не противоречил моему состоянию души. «Маленькие букеты надо покупать по утрам, — думал я, — когда душа моя сожмется».
В те вечера, когда Клэр не приходила ко мне домой, она уводила меня в лес, как можно ближе к своему дому. Таким образом, когда она покидала меня, она в два счета оказывалась дома. В лесу, на верху холма, было старое еврейское кладбище, которое уже никто не посещал. Мы сидели там на могилах. Поскольку Клэр не могла принести мои цветы домой, она оставляла их мертвым. Это всех устраивало. Клэр утверждала, что мертвые этим довольны.
Вот там-то однажды вечером, после непривычно затянувшегося молчания, она попросила меня зайти к ней.
— Ты думаешь, без этого нельзя обойтись?
— Да. Прошу тебя. Мне это очень нужно. Мои родители прознали, что я встречаюсь с тобой. Они хотят с тобой познакомиться.
— Пожалуйста, но что я им скажу?
— Ничего. Тебе ничего не надо говорить. Достаточно показаться.
— А если я не приду?
— Это будет ужасно. Ты не знаешь, какая у меня сложная жизнь. Я вынуждена беспрестанно врать. Когда мои родители тебя увидят, они позволят мне встречаться с тобой, и все станет проще.
Действительно, проще. Если я повидаюсь с ее родителями, меня быстро оженят. После чего видеться нам будет совершенно несложно. Мысль о том, чтобы жениться на Клэр, не пугала меня. Нет, это мне было просто безразлично. Но я говорил себе, что Клэр выйдет замуж очень неудачно.
— Если ты считаешь, что это необходимо, — сказал я, — я зайду к тебе. Но не сегодня, в другой день.
«Когда выздоровею, — думал я, — женюсь на Клэр». Теперь я надеялся выздороветь. От выздоровления меня отделял пустяк, крошечная ампула, но мне не удавалось перескочить через нее. Каждый раз, когда я на это решался, что-нибудь мне мешало: либо я думал о Сюзанне, что лишало меня всякой энергии; либо в одно прекрасное утро я просыпался с невыносимым насморком, и поскольку неудобно лечить две болезни одновременно, я начинал с насморка.
День за днем я откладывал визит к родителям Клэр.
В одно воскресное утро Клэр вошла ко мне очень нарядная, в костюме из белого пике и с черным платком на плечах, которым женщины покрывают голову, когда без шляпы идут в церковь.
— Какая ты красивая. Ты была в церкви?
— Да, и на обратном пути я подумала, что тебе, может быть, захочется пообедать у меня дома.
— Теперь? Прямо сейчас?
— Да, теперь, через час. Но если ты не хочешь, отложим до следующего раза.
Я не ожидал, что меня оженят так быстро. Весть об обеде-помолвке, да еще с утра, с бухты-барахты, взбудоражила меня. Я бы хотел к этому подготовиться. Нет, решительно я был не готов. Лучше отложить церемонию.
— А твои родители меня ждут?
— Нет. Я им сказала, что ты, может быть, придешь сегодня, а может быть — в другой день.
— Тогда лучше в другой.
— Как хочешь.
Мой ответ ее едва ли разочаровал. Она подошла к моей кровати, взяла из-под подушки ночную рубашку, уготованную для наших ночей, белую рубашку, застегивавшуюся на вороте и на запястьях.
— Завтра надену новую, — сказала Клэр.
Чувствовалось, что в ее семье всегда меняют белье по воскресеньям. Клэр завернула рубашку в газету.