- Не могу сравнивать автора и книгу, Алиса, - говорит он. - Вот еще одна хорошая идея: у кого абсурдней чувство юмора: у Льюиса Кэрролла или Бога?
Я поднимаю бровь. Я не могу ответить.
- А Вы как думаете? - я чувствую себя до жути игриво.
- У Бога, конечно же, - он машет рукой приближающемуся мышиному шоферу, который, запыхаясь, несет наши билеты. - Просто посмотри на то, что он создал, - он тайком указывает на шофера. – Что может быть абсурдней вот этого.
- Нет такого слова, "абсурдное", - я прикусываю губу от его грубого сарказма.
- Кто сказал, что это слово? Абсурд - это эмоция. - Он подмигивает и радуется билетам, что протягивает ему шофер.
- Восемь билетов, как Вы и заказывали, - сообщает шофер.
- Восемь? - я хмурюсь, глядя на Пиллара.
- Твои и мои места, - Пиллар загибает пальцы. - Два места слева и справа от нас, два позади и перед нами.
- Зачем?
- Меры предосторожности, Алиса, - говорит Пиллар. - Кто знает, что может произойти внутри? У меня плохое предчувствие по этому поводу.
- Все ваши места находятся прямо в центре театра, - уточняет шофер.
- Злые люди, вроде террористов, довольно тупы, - Пиллар избавляет меня от вопросов. - Они обычно начинают взрывать задние места, если начинают атаку извне. Или взрывают передние сидения, если пьеса весьма успешна. Посередине будет как раз в самый раз.
- Если только театральная люстра не свалиться Вам на голову прямо посереди зала, - Мои ответные издевки растут на глазах.
- Если нечто падает тебе на голову перпендикулярно с небес, то это не террористы, - возражает Пиллар, и протягивает мне свой портативный кальян. - Это Божественное чувство юмора.
- Это еще зачем? - я гляжу на его Лего-Кальян.
- Проносить кальяны внутрь запрещено, а я чувствую, что он мне понадобиться.
Я прячу его в недрах платья, надеясь, что Пиллар по дороге обо всем договориться с охраной.
- Итак, позволь мне на сегодня стать твоим гидом, мисс Эдит Уандер, - ОН приглашает меня присоединиться к нему, и я соглашаюсь. - Притворись, что я твой отец, - шепчет он через практически полностью стиснутые губы, когда мы смотрим на охрану у входа. – Кстати, улыбка тоже творит чудеса.
Мы вместе улыбаемся, но я вынуждена спросить его шепотом:
- Почему Вы назвали меня Эдит?
- На случай, если случиться нечто ужасное, не хочу, чтобы искали потом тебя, - отвечает он, не глядя на меня. – Можно подумать, твоя сестра что-то для тебя да значит. Давай подкинем ей проблем.
Мы продолжаем улыбаться охранникам.
- Скажи охраннику, что по твою сторону, что у него исключительный вкус в одежде. Это послужит неплохим отвлечением.
- Но он одет в скучную униформу, - прошипела я сквозь фальшивую улыбку.
- И раз уж так вышло, что ему порядка тридцати – пяти, на пальце нет кольца: и, вероятно, он уже совсем отчаялся услышать комплимент от красивой молодой девушки, - говорит Пиллар, пока мы подходим ближе. – Пусть он думает, что между вами особый разговор за спиной у папочки.
Я делаю, как он говорит, пока мы входим. Мужчина краснеет и даже не удосуживается проверить билеты. Я имитирую соблазнительный смех и поворачиваюсь к Пиллару, когда мы входим внутрь.
- Сработало. Как Вам удалось пройти мимо охранника? Вы же не наобещали ему того, чего не сможете потом выполнить?
- Нет, - он поднимает подбородок и приветствует нескольких дам, которых раньше даже и не видел. - Я выдохнул дым из кальяна ему прямо в лицо. Дым загипнотизировал его на некоторое время, и я успел пройти.
- Вот так просто? Вы даже ничего ему не показали?
- Конечно же, показал, - он широко улыбается толпе. - Средний палец.
Глава 34
- Театр находится на восточной границе района Лондона, Ковент-Гарден, - говорит Пиллар, притворяясь, что показывает мне все вокруг, на самом же деле, осматривая всех и каждого в надежде увидеть среди них Пекаря.
- Он располагается между Олдвичем и Хай-Халборном, - продолжает он. - Не удивительно, что многие в этом мире называет его Королевским Театром.
- Я бы предпочла, чтоб Вы рассказали мне, как со всем этим связан Льюис, - говорю я, пока мы входим в зрительный зал.
Пиллар нежно придерживает меня за руку, словно я принцесса и сопровождает к моим местам.
- Обещаю не портить воздух, - говорит он сидящей толпе, когда мы проходим к своим местам. Наконец-то мы садимся.
- Льюис Кэрролл недолго сотрудничал с театром, - говорит Пиллар, зажав мою ладонь между своими. - Он поставил несколько пьес до того как обезумел; имею в виду, до того, как он написал Алису в Стране Чудес.
Я сижу и слушаю, но, не упоминая о своем видении с Льюисом.
- Ты должна понимать, что те Викторианские времена были довольно тяжелыми, - рассказывает мне Пиллар. - Мы говорим о самых жестоких, мрачных, грязных и голодных временах Лондона. По внешнему виду человека даже нельзя было сказать, сколько ему лет. Из-за неестественной худобы и низкого роста, можно было принять их за гномов. – Он просит меня передать ему запчасти от кальяна и начинает собирать свое оружие. - Еды катастрофически не хватало, голодавшие люди становились тощими и маленькими. Это правда. Посмотри на меня. Я не так уж и высок. А ведь я как раз жил в те времена.
- Продолжайте, пожалуйста, - я пытаюсь принять позу той, кто частенько посещает театры.
- Кэрролл не любил Лондон. Он любил Оксфорд со всеми его книгами, большими залами; и студиями, - продолжает Пиллар. - Он пробыл священником, но недолго; Оксфордский церковный Хор никогда его не забудет. Но затем у Льюиса возник большой интерес к фотографиям, особенно к детским, таким как фотографии Констанции.
Свет в зале тускнеет, идут приготовления к началу представления.
- Как ты, возможно, слышала, фотографы говорят, будто камеры не лгут, - говорит Пиллар. - В случае Кэрролла так и было. Нищета, которую запечатлела его камера, была воистину душераздирающей. Если ты когда-нибудь обращала внимание на его фотографии, то замечала что он, по большей части, был одержим молодыми бездомными девочками, ты бы поняла его одержимость. Его снимки просто кричат о нищете, голоде и о бедных детях.
- Я могла себе вообразить Льюиса таким.
- Прежде чем писать книжки и загадки, Льюис устраивал небольшие представления в Оксфорде для бедных, тощих детишек в лохмотьях. Он делал это, потому что у него было недостаточно денег, чтобы купить им еду. Во все времена, искусство – еда бедняков, Алиса. Помни это, - на мгновение Пиллар кажется мне потерянным. Интересно, о чем он вспомнил. - Кэррол называл свои намерения «спасением детей». Он хотел спасти детство детей. Он хотел спасти их от воспоминаний об испачканной грязью эпохе.
« Я не смог их спасти!» слова Льюиса звенят у меня в ушах.
- Представления, которые ставил Кэрролл, научили его искусству бессмыслицы, - объясняет Пиллар. - Дети бессмысленны по своей природе. Даже неудачная шутка может заставить их смеяться, потому что они просты в общении. В отличие от взрослых, потрепанных жизнью.
- Я до сих пор не понимаю, как это связано с театром на Друри Лейн, в котором мы, предположительно, должны повстречать Пекаря.
- Все просто, - отвечает Пиллар. – Пьессам нужны были финансирования. Кэрролл был умным и находчивым. Он ставил спектакли бесплатно в Королевском Театре, который сгорел за несколько лет до этого, и не мог позволить себе оплатить новые спектакли. В свою очередь, театр предоставлял Кэрроллу костюмы для его представлений.
- Вот почему он держал чемодан и улыбался, когда дети спрашивали его, - бормочу я.
- Прости?
- Ничего, - говорю я. - Так что связывает его с театром Друри Лейн.
- Мое предположение, вместе с подсказками Чешира, заключается в том, что Льюис Кэрролл повстречал Пекаря в Друри Лейн, - отвечает он. - Только Кэрролл никогда не ощущал необходимости упоминать Пекаря ни в одном из своих произведений.