– Творог вывозить! – приказал Майоров.
– Так ведь тары нет, – сокрушенно сказал директор.
– Тогда будем ждать, – предложил Брошкин, – Проголодается – вылезет.
– Он не проголодается, – сказал директор. – Он, наверное, творог ест.
– Тогда будем ждать, пока весь съест, – вздохнул Брошкин.
– Это будет очень долго, – сказал директор.
– Мы тоже будем есть творог, – улыбаясь, сказал Майоров.
Он построил своих людей и повел их на четвертый двор; там они растянулись шеренгой у творожной горы и стали есть. Вдруг увидели, что к ним идет огромная толпа. Впереди шел пожилой рабочий в очках.
– Мы к вам, – сказал он, – в помощь. Сейчас у нас обед, вот мы и пришли…
– Спасибо, – сказал Майоров, и его строгие глаза потеплели.
Дело пошло быстрее. Творожная гора уменьшалась. Когда творога осталось килограмм двадцать, из него выскочил шпион. Он быстро сбил шестерых лейтенантов. Потом побежал через двор. Брошкин бежал за ним. Никто не стрелял. Все боялись попасть в Брошкина. Брошкин не стрелял, боясь попасть в шпиона. Стрелял один шпион. Вот он скрылся в третьем дворе. Брошкин скрылся там же. Через минуту он вышел назад.
– Плохо дело, – сказал Брошкин, – теперь он в масло залез.
Рассказ озадачил меня. Чтобы разобраться в нем (а заодно и в себе), я подсунул его моему приятелю Феликсу, редактору нашей стенной факультетской газеты «Интеграл». И даже перепечатал с рукописи в машинописном бюро. Такое разрешалось.
– В другой жизни! – сказал Феликс, возвращая мне текст.
– Почему? У нас же в стенгазете полно хохм!
– Таких у нас в газете не будет никогда! – произнес он громко и четко (возможно, в расчете на прослушивание?).
– Ну зачем так уж «никогда»? Откуда мы знаем будущее? – сказал я, тоже по возможности четко.
– …Ну ладно! Оставь! – сказал он, минуту подумав. – Посмотрим, что можно сделать.
Рассказ я увидел сразу у нескольких однокурсников, во время лекции. Так я впервые столкнулся с ксероксом-размножителем. Но сначала это не испугало меня. И напрасно. Волновало другое: как читают? Смеются? Наверное, это хорошо? Но, говорят, нельзя так распространять?
– А тебе-то что? – грубо ответил Феликс, когда я спросил. – Фамилии-то твоей там нет!
– А почему, кстати?
– Ты что? В тюрьму захотел?
– А ты? – спросил я.
– Думаю, что у тебя шансов все-таки больше! – усмехнулся он.
Вот так произошла моя первая публикация. Между сумой (или суммой?) – и тюрьмой. Но все-таки я был горд. Товар-то пошел. Хотя и без моего имени. Но все уже знают, подмигивают.
Ко мне подошел комсорг нашего курса Рувим Тойбин.
– Ну что, золотая молодежь? Будем работать?
– Да я уже работаю как могу.
– Не за той славой гонишься.
– Так скажи мне, за какой надо. Я тут же и погонюсь. Слава – дело хорошее.
Он заскрипел своими железными зубами.
– Политинформацию проведешь. Вот и увидим твое лицо!
– Ты математику-то пересдал? – вырвалось у меня.
– Неважно! – прохрипел он. – Речь сейчас не о том!
– Мне кажется, мы как раз в этих стенах для этого.
– Прежде всего мы коммунистами должны стать!
– Ладно. Такая тема устроит тебя: «Киров в учебе как пример для нас»?
Уж Киров, считал я, не подведет – с детства сохранил эту веру.
Давненько я не бывал у Фаины Васильевны! Теперь – даже не сразу нашел. Оказывается, они переехали в шикарный дом на Кировском же проспекте, заняв настоящую квартиру Кирова, где он жил.
И она вдруг озадачила меня.
– Думаешь, надо?
– Но он же учился! – вскричал я.
– Ну, тогда читай… Вот это будет твое место.
Сотрудники музея по воспоминаниям современников Кирова, а также по документам восстановили всю его жизнь! По несколько папок за каждый год…
Детей из низших слоев общества, малообеспеченных, в училище было много. В институты их не брали, поскольку гимназию они не закончили. Да их бы туда и не приняли. Для них – низшее техническое училище. (Где преподавание и воспитание, надо сказать, было отменным.) Больше всех из учеников страдал Сережа Костриков, будущий Киров. Ел крайне скромно или вообще голодал. Со второго класса, когда уржумские попечители перестали платить за него, он был вынужден зарабатывать деньги на учебу и пропитание, сам став учителем богатых детей. Общество вспомоществования иногда помогало ему, но нерегулярно. При переходе из второго в третий класс педсовет училища присудил ему награду за успехи. Интерес Сергея к науке, к знаниям был неисчерпаем, он старался полностью освоить тот предмет, который его интересовал. Малейший дефект в чертеже заставлял Сергея переделывать его заново. Когда надзиратель составил список к освобождению от платы за обучение, Сергей попросил заменить себя в списке товарищем более бедным, по его мнению.