— Bene, позвольте взглянуть, — доктор осторожно поднял правую руку МакКинли, придерживая чуть ниже локтя, смутно догадываясь, что на весу девушке держать руки будет слишком тяжело, и перезал бинт.
Ткань, пропитавшись кровью и уже успев засохнуть отходила плохо, из-за чего ее пришлось щедро смочить антисептиком, чтобы не повредить рану еще больше. Глазам Гаспаро предстала жуткая картина: кисть представляла собой один огромный сизый синяк, а в центре этой омерзительной гематомы темнела довольно широкая рана с рваными краями, и даже с оставшимися болтаться на тонких лоскутках еще живой кожи ошметками плоти, кровяными сгустками и сочащаяся экссудатом и сукровицей. МакКинли при виде всего этого ужаса побледнела, но — все же, надо отдать ей должное — осталась в сознании.
— Наручники? — доктор посмотрел на киллера своими большими добрыми глазами.
— Да. Как вы догадались? — еле шевеля почти бескровными губами, прошелестела Джей.
— Майлз не первый, кто пришел ко мне с подобной просьбой, — Пеларатти вновь белозубо улыбнулся. — К тому же, наручники были с подпиленными краями. Сколько времени вы провели в них?
— Около суток. Плюс-минус несколько часов, — девушка откинулась спиной на прохладную стену и, прислонившись к ней затылком, прикрыла глаза.
— Сколько времени с прошло с момента снятия «браслетов»? — итальянец продолжал свой допрос.
— Часов пять. Может больше, — что-то прикинув в уме, пробормотала в ответ МакКинли. — Я не знаю.
Гаспаро вновь придирчивым взглядом осмотрел рану, затем, подозвав медсестру, что-то быстро сказал ей по-итальянски, после этого срезал бинт с другой руки. Там картина была аналогичная.
— Считайте, сеньорита, что вам необыкновенно повезло. Гангрены в кистях вы избежали, а после того, как мы вас зашьем, все будет в полном порядке! — Джей, собравшись с силами, выдавила из себя вымученную улыбку.
Медсестра вернулась со всеми необходимыми медикаментами, в числе которых были и чистые стерильные бинты, и антисептик, и шприц, уже наполненный лидокаином. На укол киллер лишь слабо дернулась, не проявив, в целом, больше никаких эмоций.
Когда Пеларатти начал чистить, а затем зашивать раны, девушка так и сидела, прикрыв глаза, вяло реагируя на все вокруг. После того, как на обе кисти были наложены чистые повязки, Гаспаро осторожно коснулся большой ладонью мраморно-белого лба пациентки. Температуры, ко всеобщей радости, не было.
— Скажите Джей, когда вы ели в последний раз?
МакКинли молча покачала головой, что стоило расценивать как «не помню».
— Альба, — мужчина обратился к медсестре, той самой, которая не хотела пропускать Майлза и Джей ко врачу. — Отведи сеньориту в наш кафетерий, и проследи, чтобы она поела.
Альба добродушно — даже слишком — улыбнулась МакКинли, и осторожно поддерживая ее под локоть, вывела из операционной. Гаспаро вернулся в кабинет, где все это время ждал Карданвал.
— Каждый раз на тебя удивляюсь, Майлз. Столько лет прошло, а твои вкусы до сих пор то и дело меняются — брюнетки, блодинки. Сейчас вот — рыженькие. Самому не надоело? — Пеларатти удобно устроился в своем кресле.
— Ты знаешь, Гас, я люблю красивые вещи и красивых людей, — магнат криво усмехнулся.
— Она не красива, — возразил доктор, на что британец рассмеялся.
— Хорошо, переформулирую. Я люблю красивые — статусные и престижные вещи. А она не просто престижная, она — уникальная. Конечно, не тогда, когда по локоть перепачкана в чужой крови.
Итальянец на это замечание ничего не ответил, продолжая улыбаться. Майлз всегда казался ему слишком вульгарным и вычурным. Он предпочитал вещи класса люкс — часы, машины, одежду, алкоголь; любил дорогих и дорого выглядящих женщин. Его вещи всегда говорили за него, и своим принципам магнат никогда не изменял.
А тут вдруг — обычная, ничем не примечательная женщина, которая, к тому же, работает на него. Не могло же все так резко и моментально измениться? Или могло?
— В чем же ее уникальность? — пробуждающийся в Гаспаро интерес изрядно тешил самолюбие Карданвала.
— Она — киллер. Согласись, по сравнению с моделями, дочками богачей и никому неизвестными актрисами, это — экслюзив!
— Ты сумасшедший! — расхохотался Пеларатти. Теперь он понял, почему МакКинли реагировала на все происходящее как на само собой разумеющееся, не показывая никаких эмоций. Для нее же это просто производственная травма — не более. Ей не нужны ни дорогие клиники, ни какое-то особое обслуживание. Заштопали — и ладно. Она не привыкла, как Майлз, разбрасываться деньгами направо-налево.
— Нет, Майлз, эта крепость никогда тебе не сдастся! — отсмеявшись, наконец, резюмировал италянец. — Эта женщина не даст тебе очаровать себя. Ты не возьмешь ее ни деньгами, ни манерами, ни умом.
— Почему? — на лицо нефтяного магната набежала легкая тучка.
— Потому, что она давно спустилась с небес на землю, — доктор посерьезнел. — И причем явно не сама. Не поведется она больше на красивую сказку, как ни старайся.
Магнат ненадолго задумался. Его никогда особо не интересовало, как именно МакКинли встретила Цундаппа, как он уговорил ее работать на себя. Теперь же эта информация представляла для мужчины особый интерес. Кто она на самом деле — эта Женщина, убившая на его глазах двух людей, отравившая контрабандиста, до которого так и не смогла добраться ни одна разведка? Что, в конце-концов, произошло в ее жизни? Что привело на кривую и скользкую дорожку преступности, на которой она сейчас так уверенно держится?
— Знаешь, Гас, я думаю, я — неплохой сказочник. В итоге, весь мир поверил в эти басни про Алинол. Почему ты думаешь, что сейчас она не поверит?
Итальянец покачал головой.
— Не нужен ты ей со своими сказками, замками и миллионами, — он сказал это таким тоном, словно объяснял своему малолетнему сыну, что скальпель — это не игрушка. — У нее есть пара любимых, начищенных до блеска, ножей, Вальтер и винтовка. И для счастья ей больше ничего не надо. Даже тебя.
На магната, кажется, подействовали эти слова. Сейчас он вдруг осознал, что столкнулся с женщиной, не готовой идти за каждым, кто поманит ее, особенно, за богатым. Если он хочет, чтобы МакКинли стала его — нужно не стараться ее купить. Нужно постараться завоевать ее. У нее есть работа — убивать, и кроме нее Джей больше ни на чем не сосредоточена.
Если она здесь — у нее нет цели в жизни, у нее даже самой жизни нет. Она будет жить ровно до того момента, как встретит лицом к лицу Финна МакМиссла. И тогда, он просто убьет ее. Убьет также, как она убила его друга — Турбо, также, как убила его сослуживца — Рэдлайна. Вся его хваленая британская выдержка полетит к черту, когда перед ним предстанет его личный враг.
И ведь она ни за что не будет просить помилования или сознаваться в своих грехах. Она умрет также, как Турбо, Рэдлайн. Как умирал бы сам МакМиссл, не окажись судьба так благосклонна к нему. Сейчас, когда фотография «Большого Босса» у них — Майлз знал это, понял из бессвязного — в общем-то — рассказа Джей — на самого магната откроется сезон охоты, причем, даже без лицензий. Но кто он такой, чтобы отдуваться за всех в одиночку?
Его сеть должна распасться с оглушительным треском, чтобы следом за ним на дно пошли все остальные. Он же, если захочет, с его деньгами и мозгами, может выйти из воды сухим. И даже МакКинли прихватить с собой, если к тому времени они не встретятся с Финном. После этой встречи, уже, наверное, глупо будет надеяться, что Карданвал увидит ее когда-нибудь. Может быть, только на том свете.
Но даже тогда, она, верно, не изменится. Не изменится взгляд ее черных глаз — мрачный, цепкий, полный холодного упрямства, ледяного гнева и отчаянной решимости. Где-то Майлз видел такой взгляд, но отчего-то никак не мог вспомнить — где. Карданвал, если говорить начистоту, вообще редко людям в глаза заглядывал, да и сам не особо любил, когда кто-то пристально смотрит.