Неужели, пришла подмога? Или же американец совсем свихнулся в своей надежде на благоприятный исход событий, и сейчас он встретится со своим палачом лицом к лицу? Вариантов было всего два, однако оба казались какими-то слишком неправдоподобными. Может, на самом деле, ошалевшее от пережитых боли и шока сознание просто решило поиздеваться над ним? Или, здесь есть другие пленники, и этот таинственный некто идет даже не к нему?
Снаружи загремели ключами, с противным скрежетанием металл коснулся металла. Вымученно вздохнул дверной замок и дверь практически без скрипа — что было весьма удивительно — отворилась.
Из-за падающего из-за спины внезапного гостя света, Род, привыкший к темноте, не мог разглядеть этого человека. Однако после того, как он плавно закрыл за собой дверь, подперев ее тяжелым камнем, лежавшим на полу, чтобы создать иллюзию, будто пленник все еще заперт здесь в одиночестве, человек достал карманный фонарик, и чужое лицо возникло в слабом белом свете.
— Это вы — Американец? Вы — Род Рэдлайн? — судя по голосу, перед агентом была женщина; на ее лице все еще было тяжело сфокусироваться.
Мужчина кивнул. Ему было абсолютно наплевать, кто решил внезапно наведаться к нему в гости. Хочет убить — пусть убивает, все, что он знает, он унесет собой в могилу; хочет помочь — пусть не тешит себя напрасными надеждами: отсюда не выбраться даже при большом желании.
Однако женщина не собиралась ни организовывать побег, ни убивать агента. С широкого, оснащенного большим количеством карманов, походного пояса она сняла две бутылки с водой. Одну — побольше, молча сунула в руки мужчине, содержимым другой осторожно смочила принесенные марлевые салфетки. Не проронив ни слова, она принялась оттирать кровь с чужого лица.
В ее движениях чувствовались уверенность, аккуратность и какая-то совершенно неуместная и неприемлемая нежность. Узкие ладони с длинными, тонкими, узловатыми пальцами, сжимающими салфетку, мягко проходились по поврежденным местами, убирая успевшие засохнуть бурые корочки.
В бледном свете фонаря, подсвечивающим ее лицо снизу, характерные черты искажались, а глаза вообще казались неестественно глубокими и абсолютно черными. Не лицо — восковая маска — и чем дольше Род в нее вглядывался, тем угловатей и неправильней она казалась.
После очистки, Женщина-Маска тщательно обработала все ссадины какой-то бурой, дурно пахнущей мазью, а разбитый локоть долго-долго растирала прозрачным гелем, затем крепко перетянув его чистым бинтом.
— Переломы? — она сидела прямо напротив, на каменном полу, из-за значительной разницы в росте, глядя снизу вверх.
— Нос, ребра, — отрапортавал Рэдлайн так, словно он был на работе, а не сидел в сыром подвале избитый и покалеченный.
Женщина-Маска придвинулась ближе, вставая на колени; тонкими ледяными пальцами осторожно коснулась сломанного носа.
— Я не смогу каждый раз приносить обезболивающее, — тихо пробормотала она; в голосе отчетливо зазвенели виноватые нотки.
— И сломанные ребра вы мне не вылечите, — Род попытался улыбнуться, но вышло на редкость паршиво. — Кто вы?
— Не имеет значения. Если я здесь — я враг, — говорила она тихо, уверено, словно бы отчитывалась кому-то о проделанной работе.
— Я для вас тоже враг. Однако, вы почему-то помогаете мне, — американец попытался увидеть в черных глазах напротив хоть что-то, отдаленно напоминающее эмоции живого человека.
— Если вы здесь — значит вы уже почти мертвец.
— И убьете меня именно вы?
Она отвернулась, промолчала, затем кивнула на бутылку воды, без слов напоминая о том, что в его положении именно за жидкость нужно держаться, как за спасательный круг.
— Я ничего не обещаю. Получится вытащить вас — спасу. Не получится — убью.
Род усмехнулся: у них делается все предельно просто.
— Я тоже не желаю вам ничего обещать, или объяснять. Вы не нашли Американца, и вам все еще угрожает тюрьма.
— Ведете меня по ложному следу? — ее явно насторожила и озадачила последняя реплика агента.
— Как знать. Ни одна помощь не останется без благодарности.
Женщина-Маска ушла аккуратно и тихо, также, как появилась. Не скрипнули старые дверные петли, в коридоре не раздавалось ничьих криков. Ее шаги — легкие, по-женски плавные, стихли в конце коридора. Рэдлайн привалился спиной к стене, осторожно выдыхая воздух сквозь плотно сжатые зубы. Мотивы женщины были ему непонятны, но в одном он был уверен — ни корысть, ни совесть не двигали ей. Делать еще какие-либо выводы он не решался.
По коридору прошелестели еще чьи-то шаги, и американца легко передернуло. Он готов был дать руку на отсечение, что кто-то следил за Женщиной-Маской, а теперь торопится сдать ее с потрохами.
***
Гравий с тихим шорохом полетел из-под колес, и красный Chevrolet затормозил с таким отчаянным визгом, что Монтгомери МакКуину стало жаль свою машину. Тренировки как-то не предусматривают столь экстремальное торможение. Особенно, если принять во внимание тот факт, что вдавливать педаль тормоза в пол пришлось только потому, что на трек перед его спорткаром выскочил какой-то полоумный.
— Ты вообще дальше своего носа ни черта не видишь?! — рявкнул Молния, как ужаленный выскакивая из автомобиля, тотчас же набрасываясь на нерадивого «нарушителя» едва ли не с кулаками.
— Засунь свои претензии знаешь куда? — манерно растягивая гласные ответил другой гонщик, снимая шлем с ярким номером «34» на боку.
Мужчина был явно старше негодующего на пустом месте МакКуина. Яркие зеленые глаза наблюдали за красно-золотым мальчиком с некой снисходительностью, пока он, на чем свет стоит, ругал соперника, поминая всех его родственников едва ли не до седьмого колена.
— Все сказал? — насмешливо поинтересовался тридцать четвертый, когда запал Монтогомери начал постепенно иссякать. — Что-то ты больно шумный и слишком молодой для звезды американского автоспорта. Ты не ошибся часом, мальчик? Здесь тебе не автошкола. Это большой спорт, а ты водишь, как будто вчера только за руль сел.
МакКуин, кажется, покраснел. Но открыв рот, чтобы вновь продолжить свою гневную тираду, вдруг резко закрыл его. Да так, что аж зубы клацнули. К тридцать четвертому номеру из боксов приближался механик. На серой кепке зеленым нитками были вышиты тройка и четверка, в руке механик сжимал отвертку, перемазанную машинным маслом. Но что больше всего поразило Молнию, так это то, что механиком была…
— Девушка! — из уст Монтгомери это звучало едва ли не как ругательство. — Серьезно, у тебя эта девчонка крутит гайки?!
Тридцать четвертый номер скорчил такую гримасу, словно ему пришлось сжевать ящик лимонов разом.
— Хэй, я, между прочим, помогаю брату! — девушка наставила на МакКуина кончик отвртки и свела свои темные брови к переносице. Молнию это умилило.
У него в личной жизни давно все шло наперекосяк. Вроде бы, они с Салли пара, однако никто не дает гарантии, что пока он мотается по соревнованиям, она не ищет утешение в ком-нибудь другом. Да и сам он далеко не безгрешен. Не обременяясь постоянными отношениями, но пользуясь собственной, идущей далеко впереди славой, Монтогомери частенько позволял себе снять «развлечение» на одну ночь. Девочки обычно попадались хоть и охочие за его кошельком, но при этом, весьма умелые.
Вот и сейчас Молния ни на секунду не засомневался в том, что миловидная сестричка тридцать четвертого номера не откажет ему в ужине, плавно перетекшем бы в совместное проведение ночи.
— Не злись, мышонок. Просто слабо верится, что такая милашка согласилась бы сидеть в боксах, будучи по уши в машинном масле. Ведь жизнь на гонках либо на самом треке, либо вообще вне стадиона, — Монтгомери сверкнул обворожительной белозубой улыбкой.