— Слава Богу, до сих пор никаких сложностей у меня не было, и на этот раз, надеюсь, тоже все пройдет гладко. В тихом провинциальном уголке если и произойдет что-то, так оттого, что кто-то кому-то рога наставил… — И затем, с искренним огорчением:
— Ох, что я говорю, что я себе позволяю… Надеюсь, вы поймете меня правильно и никому не расскажете.
Но Лилиана, очевидно, не настроена шутить: хоть она и улыбается, но вымученной, невыразительной улыбкой. А вот Вердзари, по-видимому, очень доволен, он явно узнал то, что хотел знать. Он торопится закончить беседу, встает, ставит пустую рюмку на столик и замечает толстый журнал, раскрытый на яркой картинке.
— Какие красивые места, разрешите взглянуть? — говорит он и бегло перелистывает журнал. — Да, именно в такие места хорошо сбежать вдвоем, там легко все забыть, там прямо-таки пьянеешь от обилия всяких финтифлюшек. А я вот никогда не был в Париже. Объездил всю Италию — по службе, разумеется, — а вот за границей побывать не довелось. Среди моих коллег есть счастливчики: у кого командировка, у кого стажировка или обмен опытом… Конечно, большому кораблю большое плавание, каждому свое, как пишет один мой земляк.
Прощаясь, Вердзари желает Лилиане счастливого пути, а она, стоя на пороге и пожимая ему руку, не может не ответить тем же:
— И вам счастливого пути, синьор комиссар, счастливого пути в… Четраро.
Это вызывает у пожилого полицейского сдержанную улыбку.
Глава 6
История Риомаджоре, как и всякого романтического уголка, полна мрачных легенд о сарацинских, корсиканских пиратах, что придает месту определенное очарование. Это самый южный поселок мыса Чинкветерре, единственный, куда можно доехать не только поездом или на катере, но и на машине. Долго петлявший над обрывами путешественник, добравшись до цели, сразу понимает: дальше дороги нет. Маленькая деревушка зажата двумя крутыми горными склонами, на которых растет виноград, и кажется, все ее население вот-вот соскользнет со скал в пенистые воды. Величественный храм Монтенеро на холме, который дал ему имя, построен в шестнадцатом веке, но часть его еще древнее. Вокруг храма разбросаны редкие виллы, в основном заброшенные и полуразрушенные. Некоторые, впрочем, сохранились: вилла Черрико, Казале, Леммена. Вполне логично предположить, что именно в этих местах в незапамятные времена жили люди, которые начинали осваивать Ривьеру.
Сегодня Риомаджоре — туристический рай, особенно привлекающий иностранцев и молодые пары так называемой «тропой любви», дорожкой невысоко над морем; она ведет к соседнему поселку Манарола. Тропу проложили явно для того, чтобы крестьянам было легче попасть на виноградники, по ней можно передвигаться только пешком, но тем она и привлекательна, ибо позволяет забраться в уголки, полные таких красок, ароматов и звуков, каких не встретишь в иных местах. Одним словом, место это вполне подходит не только для романтических приключений, но и для тайных встреч и разговоров с глазу на глаз; Де Витис не ошибся, пригласив сюда Вердзари.
Прокурор лежит в шезлонге на маленькой залитой солнцем террасе дома своей экономки — отсюда открывается вид на весь поселок. Может показаться, что он, надежно защищенный нахлобученной на глаза панамой и темными очками, которые теперь носит постоянно, следит за терпеливой работой волн, ткущих узор от горизонта до зубчатых прибрежных скал. Но взгляд его направлен совсем в другую сторону: он пытается отыскать среди немногочисленных мчащихся по приморскому шоссе автомобилей машину комиссара. Он уже, должно быть, близко.
Они не договаривались о каком-то определенном времени, и прокурор совсем не прочь подольше побыть один. С некоторых пор он считает, что люди напрасно отказываются от такого отдыха и каждый раз испытывают чуть ли не угрызения совести. Глаза у них вечно прикованы к часам, и жизнь в конце концов превращается в гонку. Человек согласен заняться чем угодно, лишь бы не сидеть сложа руки, деловитость превращается в манию. Нельзя так скупо отмерять себе крохи радости, думает Де Витис, поворачивая голову к складному столику, где для гостя приготовлена бутылка вина. Но, с другой стороны, стоит допустить малейшую небрежность, чуть-чуть расслабиться — и тут же найдется кто-то, кто воспользуется и нанесет тебе удар в спину. Да, он увлекся Луизой, но вовсе не думал разрушать ее брак, и без того, как известно, неблагополучный, вся история осталась бы без последствий, женщина получила бы свое и молчала. Однако нашелся некто, пожелавший его скомпрометировать. Скверное дело, он такого не потерпит. Как и когда он должен исчезнуть со сцены — решать ему, а не тому, кто обязан повиноваться. Единственным утешением подчиненных должна оставаться вера в то, что они морально выше своих начальников.
Дни теперь стали короче, и все вокруг уже начинает светиться мягким предзакатным светом, однако Де Витис все еще не снимает очков. Излишняя, может быть, предосторожность, ведь место очень тихое, но предстоящая встреча требует осмотрительности, рисковать нельзя. Он поворачивает бутылку так, чтобы этикетка на ней сразу бросалась в глаза вошедшему, и снова глядит на шоссе. Вот какая-то машина, подъехав к развилке, на секунду притормозила и повернула в сторону Риомаджоре. Возможно, это он, ему, конечно, хватило ума не брать служебную машину.
Автомобиль приближается к железнодорожному переезду, останавливается, и из него действительно выходит Вердзари, тоже в панаме и в солнечных очках. По одному этому его можно заподозрить, с досадой отмечает Де Витис.
Закрыв машину, Вердзари раздумывает разве что долю секунды, затем обводит быстрым взглядом мыс Чинкветерре и энергично начинает подниматься по крутому склону Риомаджоре: значит, дорогу ему объяснили с исчерпывающей точностью. Он даже не взял с собой собаку, и это лишний раз убеждает прокурора, что Вердзари — как раз тот человек, какой ему нужен.
Вердзари добирается до террасы и сразу обращается к прокурору:
— Какая гениальная идея — жечь в камине сухие виноградные сучья!.. Я сразу унюхал!
Де Витис приветствует его, указывает на стоящий рядом шезлонг и, как бы между прочим, — на бутылку «Верментино» и на стакан, который тут же наполняет. Его ответ свидетельствует, что он польщен комплиментом:
— Да, в этом вся штука: удачная мысль.
Вердзари под полями панамы выдерживает взгляд хозяина дома, присаживается и высоко поднимает стакан; затем с глубоким вздохом оглядывается вокруг и подхватывает фразу Де Витиса:
-..И не менее удачная мысль встретиться именно здесь. Поистине великолепное зрелище; таких видов на свете немного.
— Ну, зрелищ на свете достаточно, а вот замечательных людей не хватает…
— И поэтому надо, чтобы такие люди оставались в седле?
— Это надо не только им самим, но и тем, кто помогает им удержаться. — И, пристально глядя на собеседника, прокурор продолжает:
— А может, я ошибаюсь? Впрочем, разрезанный плугом червяк прощает пахаря, как напоминает нам Блейк одним из своих жестоких изречений.
Вердзари молчит. Он посмаковал вино и теперь, растянувшись в шезлонге и слегка сдвинув панаму на лоб, ждет продолжения начатого разговора. И Де Витис после короткой паузы снова наполняет его стакан со словами:
— Впрочем, согласитесь, дело подошло к прямому столкновению, и на данном этапе наверно понятное чувство справедливости могло бы принести большой вред; но, к счастью, сейчас еще не слишком поздно, — и, повернувшись к обмякшей, не подающей признаков жизни фигуре в шезлонге, словно желая встряхнуть ее, восклицает: