На обратном пути вышла заминка: проезжая Кенсингтон, застряли в пробке.
Хотя на старинные улочки взрослые грузовые диплодоки не допускались, но молодь разрешалось использовать для подвоза винных бочек и запасов провизии к многочисленным ресторанам и ресторанчикам. Это полагали меньшим злом, чем движки-антигравы, «разрушающие земную аутентичность» исторического центра мегаполиса. И вот один такой грузовик-подросток безнадежно застрял в узком месте: его круп (дядюшка сказал – «жирная задница») оказался малость широковат, а хвост, гибкий и подвижный только в последней трети, малость длинноват, чтобы вписаться в поворот. Эта последняя треть извивалась и нервно хлестала воздух, распугивая школьников на скутерах, пока крестцовый мозг силился отработать рулежные команды, посылаемые парящим в вышине беспилотником. Голова же ящера в это время мирно ощипывала листву в соседнем сквере, легко перенесенная шеей через невысокий мезонин.
– Безобразие! – ворчал дядюшка всю оставшуюся дорогу. – Развели, понимаешь. Заметьте, я не ретроград! Не ретроград! Но меру же надо знать, верно? Прикиньте, сколько этакая туша потребляет зеленой массы, кислорода и этого… ну, в общем, ресурсов. А выдыхает сколько углекислого газа! Это же непредставимо. Нам самим не хватает! Одно дело, спасать всяких редких… ну, фауну. Я только за. Цивилизованный человек не может быть не за. Наша, натурально природная, исконно земная фауна. Тигры там, игуаны, чупакабры. А эти? Вымерли и вымерли, и пускай тихо лежат, зачем бучу-то поднимать? Одно дело… ну, музей, инсталляция, монгольское кладбище, все эти скелеты, это наша культура, я согласен. А когда оное кладбище тут у меня под окнами марширует в натуральный размер… извините уж, не надо нам таких достижений. В мое время вон и жирафов лишних в черте города не терпели. Чуть перенаселение в зоопарке – хана жирафу. И тут прилетают эти, и нате вам… о, прошу прощения, молодая леди… – Дядюшка внезапно понял, что находится рядом с одной из «этих» и, сконфузившись, замолчал до конца пути.
Наконец, «Лэндровер» въехал, шурша натуральными резиновыми шинами, на подъездную дорожку возле особняка. Пока дядюшка осматривал фасад, лужайку и холл, пока Кэти, лучась рубиновыми глазами и кокетливо поправляя аквамариновую прическу, демонстрировала ему ростовые портреты всей родни с ее стороны, а тот ахал – неясно, то ли из вежливости, то ли в непритворном ужасе, Джон быстренько велел дворецкому убрать с глаз пятерых комнатных велоцирапторов. А назавтра – и всю свору охотничьих непременно вывезти из главного имения в Суррее в дальний охотничий домик, в Шотландии. Ведь в Суррее как раз и разметили новое поле для гольфа, и дядюшка уже, потирая руки, готовился разнести старания племянника в пух и прах, начиная с «ландшафтный дизайн в наше время находится в состоянии декаданса» и плавно переходя к «да кто так поле размечает, болваны?!».
Но это – традиционный ритуал, на самом-то деле старый брюзга получит море удовольствия. А вот велоцирапторы, которых Джон как-то упустил из виду, в успешный сценарий не вписывались.
И вот наступил долгожданный (дядюшкой) день. До имения добирались семейным цеппелином на винтовом ходу: медленно, но престижно. Под кабиной, впрочем, имелся неприметный блинчик антиграва, обязательное требование техники безопасности, но это только для знающих людей, дядюшке сообщать было не обязательно. Впрочем – призадумался Джон, – а не в курсе ли этого обстоятельства ветеран космических сил? И пришел к выводу, что, вероятно, в курсе, вроде ж судовым механиком был, но все равно не покажет: неприлично цеппелину быть с антигравом, а значит, не следует этого замечать, если только жизнь не заставит.
Такая уж истинно британская логика этой старой гвардии. Но почему бы и не подыграть? В сущности, невинное чудачество и крошечная плата за то, что зеленый цвет кожи Кэти и все ее пупырышки были приняты как должное. Не хватало только услышать лекцию о чем-нибудь вроде «бремени белого человека». Даже в семейном кругу это было бы ужасно, а уж прилюдно – дипломатический скандал и полная катастрофа. А оказался бы при этом кто-нибудь из лейбористов, не преминул бы съязвить – какого, мол, теперь цвета это «бремя», не позеленело ли? И пойдет-поедет: журналисты подхватят, газеты нарисуют издевательские картинки…