Выгорел
Ничто больше не радовало. Крепкий кофе за завтраком, две ложечки сахара, свежевыглаженная рубашка, жмущаяся к выскобленному, надушенному телу, еще хранящему влажный утренний дух. Я попробовал что-то изменить: стал класть на ложечку сахара больше, сменил дезодорант, даже выбрался в ближайший сетевой, где, помимо консервированного горошка и саше с ароматом пачули, можно закупиться галстуками и трусами до прихода апокалипсиса. Постойте-ка, я не делал этого последние десять лет – не выбирался куда-то просто так…
Все равно ничего не вышло. Я выложил галстуками по периметру весь дом, а трусами забил полку в кладовке, но внутри все еще звенело эхо: как будто кто-то дзынькнул по краю огромной кастрюли, и звон потерялся в металлических стенках. Нужно было признать – я и был такой кастрюлей. Совсем недавно – неделю, а может быть, две назад – меня переполняло непрекращающееся бульканье ароматного варева, от которого желудок сводило, как в оргазменном спазме. Я пачкал пальцы прозрачным соком, отделяя кусок от куска, и был счастлив абсолютным, чистым, детским счастьем, для которого не нужно было искать причин и выводить следствия. Словно ребенок, опускающий лопатку в песок, я следил за тем, как крупинка за крупинкой передо мной переливалось нечто гораздо дороже даже золотой пыли – сама жизнь. И холмик у моих ног рос, как муравейник.
Что же вдруг изменилось? Я перекопал полдвора, руша с таким трудом выстроенный прудик и выкорчевывая покрывшиеся мхом камни, но больше не видел этого сияния. Одна грязь. Пришлось потом долго парить руки в ванночке с ромашкой, чтобы успокоить воспалившуюся кожу. Нужно было беречь пальцы – они всегда были орудием искусства, а не рабского труда.
После нескольких бессонных ночей подряд я окончательно врос в скопившийся беспорядок. В моем всегда казавшемся таким уютным жилище постепенно замирало, переставая тикать, потрескивать, трепыхаться, то важное, что делало дом домом, а меня – мной… Пока не перестало.
В прошлую пятницу я подошел к зеркалу, а с другой стороны глянул небритый, опустившийся, уставший офисный работник – тот, над кем я обычно посмеивался, встречая в редкие свои поездки: в магазинах или просто на улице. Мне думалось: уж я-то другой! Но, словно в уайльдовской фантазии, он просто таился неподалеку, выжидая подходящего момента, чтобы сокрушить меня внезапным прозрением. Я и есть он – тот, кто однажды понял, что все, ради чего жил, к чему стремился, тлен и пустота. Разбив зеркало, я не избавился от наваждения. И даже не стал заваривать этим утром кофе.
Спустившись в подвал, я на ощупь включил свет и осмотрел дело, над которым трудился, даже когда еще не решил, чем хочу заниматься в жизни. На меня с укором, словно на предателя, глянули в ответ девяносто восемь пар пустых глазниц, словно их обладатели все еще могли проникать в свои отполированные головы. Не выдержав, я пнул пустое ведро, стоящее у лестницы, и оно гулко покатилось, теряя по пути инструменты.
- Твою мать, - впервые за долгое время я выругался. – Проще было заказать гипсовый барельеф.
Конец