Мы наладили отношения с этими созданиями, братья, у нас есть проводник, который может с ними общаться, мы больше не враги! Мы знаем, что делать, чтобы оживить мир — мы знаем, как вернуть почве жизнеспособность. Мы придумали экран, под которым могут жить растения днем и даже вырастили первый плод! Братья, мы смогли избавиться от многих мутировавших видов, в частности от собак и можем вам в этом помочь.
Эти существа могут быть нашими почтовыми голубями. Они не боятся солнечного света, они могут идти в зной и в снег. Они согласны быть нам опорой и подмогой, верьте!
Если вы не отвергнете наше предложение, мы вместе сможем выжить! Мы вместе вернем себе верхний мир! Пускай на это уйдут года, пускай мы уже до того момента и не доживем, но хотя бы ради наших детей, ради следующего поколения, ради наших правнуков! Мы должны попробовать! Даже если есть один шанс из миллиона, даже если надежда столь призрачна, что ее и не видно — мы должны рискнуть!
Не отвернитесь от нас! Мы в вас верим! Вместе мы сможем! Вместе мы найдем ВЫХОД!
Диск начал медленно останавливаться, динамик умолк. Тихо стало и в тоннеле. Пораженные, зачарованные записью, голосом страждущего харьковчанина, все стояли, погрузившись в глубокие раздумья, не сводя глаз с остановившего свой круговорот диска и даже не смея пошевелиться. Не отваживаясь и заговорить.
Тишина длилась еще час, а после Укрытие превратилось в жужжащий улей.
Глава 2
— Владимир Иванович, наши голоса разделились поровну. Так мы ни к чему не придем, — устало проговорил седой старейшина с генеральскими погонами, все еще величественно смотрящихся на старом, потрепанном, но в то же время чистом и выглаженном мундире. — И спор здесь, я считаю, бесполезен. Когда-то нас в Совете было двенадцать, тогда можно было о чем-то говорить, соперничать, настаивать, доказывать свою правоту. Можно было в итоге и преломить чье-то решающее мнение, перетянув оппонента на свою сторону. И такое случалось. Сейчас нас четверо; остались одни старики с устоявшимися взглядами на мир, и поменять здесь у вас вряд ли что-то получится. И хотя я не совсем понимаю, чем руководствовался уважаемый всеми нами Василий Андреевич, встав с вами под одно эклектическое знамя, его мнение я уважаю, и, заметьте, не делаю попыток перетащить на свою сторону. Зачем же вы пытаетесь? Тем более, вы еще молоды и, смею сказать, мало знаете, о чем говорите и чего требуете.
— Но это же неправильно, товарищ генерал, — возразил Владимир Иванович, поднявшись из-за стола. — Там же лю-юди… Вспомните, как наши всегда говорили, что если бы мы знали, что хоть где-нибудь кроме нас еще кто-то выжил… А теперь вы не даете возможности выслать даже разведывательную экспедицию?
В тусклом желтом свете настольной лампы, лица трех стариков казались вылепленными из воска. И хотя они думали по-разному, выглядели они совершенно одинаково: безучастно и равнодушно. Так могли выглядеть только старики после долгих часов жаркой дискуссии, которая зашла в тупик, показав, что победивших и проигравших в этом бессмысленном бою нет.
Они были похожи на одетые в военные мундиры соломенные чучела. Их руки, одинаково сцепившись пальцами, неподвижно лежали на столе, бесцветные глаза были устремлены вдаль и вглубь себя одновременно, и только подрагивание век и вздымающаяся грудь говорили о том, что в этих старых оболочках еще теплится жизнь.
— Да. Мы не вышлем экспедицию, — оборвал затянувшуюся паузу властным голосом генерал. — Мы не можем так рисковать.
— А разве мы не рискуем, сидя здесь? — встрял лысый старый полковник, сидящий по правую руку от генерала и разделивший мнение молодого, но одаренного стратега Владимира Ивановича Кольцева. — Вы считаете себя в безопасности, товарищ генерал?
— Не считаю, Василий Андреевич, и, разумеется, сидя здесь мы рискуем тоже, — согласился генерал, — но представьте вы себе хоть на минуту, что вся ваша эта экспедиция может накрыться медным тазом, не выехав даже за пределы Киевской области? Или хуже того, где-то на полпути до Харькова? В двухсот пятидесяти километрах отсюда. Кто вернет экипаж? Кто вернет машины? Что вы скажете семьям, чьих мужей вы отправили на верную смерть? Если вы уже запамятовали, то я вам напомню — нашей технике в среднем сорок лет! Не питайте иллюзий. Она уже собрана-пересобрана по сто раз и все из подручных материалов и разных запчастей, которые только удалось достать вояжерам. Вы на самом деле считаете, что она способна пройти такое расстояние? Речь ведь идет о пятистах километрах в одну сторону, не так ли? Думаете, Василий Андреевич, это ей под силу, такой бросок?