Под ногами, будто в злорадстве скрипели гнилые доски. Делал шаг... Казалось, что вот-вот трухлявый пол проломится, и я провалюсь, с какой бы аккуратностью и куда бы ни наступал...
Сила любопытства потянула меня к накрытому простынёй прямоугольнику, висевшему на стене. Сдёрнул ткань - взметнулась пыль. Увидел в убогом зеркале с деревянной рамкой своё отражение. Старик с нависшими веками и потухший взгляд серых глаз. Со лба по складкам морщин стекала тёмная струйка, губа - разбита, лицо - опухшее, скулы - в ссадинах...
Две девушки вышли ко мне с бинтами, ватой и пузырьком антисептика. Помогли снять пальто, обработали раны на лице и руках. Переносицу и разбитые скулы залепили крестиками лейкопластыря. Тут я обратил внимание на крест - он висел в дальнем углу на золотой цепочке - христианский, мой, который я потерял в Крыму, купаясь в море, а под ним на том же гвоздике висела цепочка с серебряным полумесяцем... Тут я вспомнил... Вспомнил!
Моя жена! Она тоже тут!?
- Айгуль!
Я кинулся к священному уголку, снял с гвоздя и надел себе на шею обе цепочки. Разыскивая жену, пошёл в толпу. При скудном свете вглядывался в лица.
- Айгуль! Где ты?!
Среди собравшихся шептунов её не оказалось.
Тогда я поблагодарил их за песчинки света, которые помогли мне увидеть «путь» - потайную дверь. Она вела вперёд и стояла напротив той, что вывела меня из зимней пустыни. Дёрнул ручку... Открыто! Вошёл... Тьма, хоть глаз выколи. Вспомнил, что не забрал с собой пальто. Хотел за ним вернуться, но дверь сама собой затворилась, толкнув меня в спину...
3.
- Как же так?! - всполошился я.
Опять тьма...
- А где же свет в конце?.. Где бог?!
«В конце пути ты его и увидишь».
В тот же миг зажглись свечи, и из полумрака выступили очертания просторного зала, похожего на те, в которых модные художники устраивали выставки с антуражем светских раутов. Свечи в серебряных подсвечниках держали мои лучшие друзья - нарядно одетые. С весёлым блеском в глазах они заговорили со мной наперебой, и от их неровного дыхания заколыхались огоньки свечей. Огромные тени зашевелились и заметались по стенам.
- Вот и свиделись! С пятого класса вместе!
- Помнишь, как мы с тобой спасли Димку?
- А я поначалу не верила в твою щедрость!
- Ты за мной горшок выносил, пока я лежал на больничке! До сих пор не верится!
В их числе не было моей Айгуль... Странно, разве она - не лучший друг мне?
Они многому научились у меня, а я у них - запомнилось только хорошее. От меня друзьям - рукопожатия, а подругам - объятия. Радостный, я здоровался с каждым и искоса поглядывал на стены и потолки, освещённые не только пламенем восковых свечей, но и искренними, тёплыми словами в мой адрес. Когда я коснулся руки последнего из двенадцати... то все разом задули свечи!
Воцарилась тьма... Сердце ёкнуло в груди. Перехватило дыхание. Что-то не то...
Тишина гильотиной повисла в непроглядной черноте. И сорвалась под рукоплескание и радостный смех друзей. Загорелись люстры, и огромные зеркала ослепили меня своим блеском. Отлегло...
Привыкнув к яркости, огляделся. Зал - раз в десять больше, чем старая лачуга, где я только что побывал. Гранитный пол выложен чёрными и белыми плитами, будто шахматная доска для великанов. Когда ходил по гнилым доскам осенней лачуги, казалось, что играю в русскую рулетку - провалюсь или нет, а здесь, ступая по граниту, чувствовал себя более чем уверенно. Образ шахмат вызволил из темницы памяти слова Айгуль о том, что жизнь - игра, в которой для победы будущие ходы нужно просчитывать наперёд.
Увидел свой облик в зеркале, что размером во всю стену - шагов тридцать в длину... Конечно, из отражения на меня смотрел человек не первой молодости, но мужчина-красавец! Мне впору пришёлся чёрный смокинг - он нежданно заменил собой измазанные кровью обноски. Я сорвал с лица полоски пластыря и бросил их в пепельницу, где, сладко источая запах вишни, дымилась толстая сигара. Пепельница стояла на краю ломберного столика, а по нему были разбросаны игральные кости. Я видел себя таким, каким был лет в тридцать пять - статный, широкоплечий, крепок духом и телом. Посчитал цифры на костях - а, правда, выпало именно это число! Лицо - без морщин. Кожа - без единой царапинки! От усов и бороды не осталось и следа, разве что лёгкая небритость тенью лежала на гладком волевом подбородке. Взгляд исполнен силой и решимостью! Пригляделся - а первые седые волоски всё же заметны...