Вцепившись взглядом в поднимающегося человека, хищник замирает перед последним броском…
На самом деле, грозную славу Белого Тигра новостные агентства порядком преувеличивали. За пять лет регулярных поединков в Амфитеатре он убил только четверых. Причём, троих — случайно. Чаще дело оканчивалось травмами, и примерно для каждого третьего противника — травмами серьёзными. Зато пять ежегодных «Суперфайтов» взять — такое не каждому по плечу. А Такидзава… ну, что Такидзава? Всего лишь человек, один из многих. Проигравший. Жертва.
«Так какого дьявола я о нём сейчас вспоминаю?» — подумал Рэйнборн с непривычной злостью.
— Заканчивай, Гиф, — обращаясь к массажисту, Чейз выразительно постучал по «ролексу» на запястье. — Двадцать минут до выхода, пора «раскрасочку» делать.
Понятливый Гиф кивнул, выбил пальцами по спине клиента последнюю лихую дробь и быстро покинул кабинет, не сказав на прощание ни единого слова.
— Славный парень, — бросил, проводив его взглядом, Чейз. — Даром что наполовину синтетик.
— На треть, — поправил его Рейнборн, — только на треть.
— Неважно, — менеджер поморщился. — Не люблю я их, полуживых, четвертьживых и вовсе неживых. На кой чёрт улучшать то, что само по себе неплохо работает? Эти новомодные имплантаты и ген-модификации — они меня напрягают. Противоестественно такое со своим телом вытворять. Вот всё же чертовски правильно, что синтетиков не пускают в большой спорт. Состязаться должны люди, а не биопластик и экзоскелеты. Только живая плоть, только настоящие мускулы и настоящие нервы. И больше ничего лишнего. Честный бой.
— Кто бы говорил, — Рейнборн издевательски хмыкнул. — Ты, часом, не забыл, чем оплачен твой пентхауз?
— Не забыл, — Чейз позволил себе снисходительную улыбку. — Всегда помню то, что сам же и придумал. Только это — совсем другая песня, Олаф. Никаких имплантатов, никакой искусственной мишуры… всего лишь небольшая стимуляция твоих собственных физических возможностей. Это ты их побеждаешь, ты сам. А я просто немножко тебе помогаю.
— Да дело твоё, — повёл могучими плечами гладиатор, — не люби кого хочешь. Я вот, к примеру, когда-то азиатов не любил. Япошек, китаёз, русских — всех скопом. Потом понял: кровь-то у всех одного цвета. Когда превращаешь чужую физиономию в сырой стейк, разрез глаз перестаёт тебя беспокоить.
— Русских? — Чейз с иронией приподнял левую бровь. — Русских-то каким местом… а впрочем, неважно. К твоему сведению, мы с тобой своим благополучием обязаны одному русскому яйцеголовому.
— Да ну? — Рейнборн скорчил скептическую гримасу.
— Я серьёзно. Эндрю Стеклов, ты о нём вряд ли слышал… Ладно, хватит болтать, время — деньги.
Покинув диван, Чейз подошёл к офисному столу. Позади высокого эргономичного кресла за стенной панелью скрывался старый добрый «Крез» — небольшой взломостойкий сейф с архаичной панелью кодового замка. «Чем проще, тем надёжнее, — любил говорить менеджер Белого Тигра. — Кто всерьёз захочет открыть, тот по-любому откроет. От спеца не защитишься, а от любителя хватит и нашего дедули». Впрочем, Рейнборн всегда подозревал, что толстяк несколько лукавит, и отнюдь не из прихоти давит на кнопочки замка разными пальцами.
В глубине сейфа негромко лязгнули ригели запоров, крышка мягко откинулась, вспыхнула подсветка. Заглядывать в бронированное брюхо «Креза» Рейнборну давно уже было не интересно, он прекрасно знал, что там лежит: две пачки мелких потрёпанных купюр и картриджи «Татукор Нано» — три с чёрной маркировкой, два с зелёной. Купюры — это, что называется, для отвода глаз, мелочёвка. Красочка, конечно, стоила недёшево, но в сейфе хранилась вовсе не из-за цены. Чейз всего лишь соблюдал обычные меры предосторожности: «Татукор» перед боем могли подменить какой-нибудь токсичной дрянью — такое на его памяти в Амфитеатре случалось всего пару раз, но, как говорится, бережёного «Крез» бережёт.
— Ну, что сидишь? — он усмехнулся. — Лезь в «гроб».
«Гробом» и иногда ещё «железной девой» они между собой называли матричный косметограф, притаившийся в дальнем углу кабинета. Видом он, к слову сказать, больше напоминал полураздавленный кокон гигантского насекомого. Когда-то Рейнборна порядком это нервировало, но потом он привык.
Между тем, толстяк-менеджер быстро скормил косметографу два картриджа с краской — чёрный и зелёный. Затвор вкусно чавкнул, втягивая угощение, аппарат слабо загудел и «кокон» разломился пополам, открывая нежно-розовое мягкое нутро.