Что это с ним? Запинается, словно неуверенный в себе подросток, понятия не имеющий, как пользоваться вилкой. Но он не подросток. И вполне уверен в себе. А судья Браун научил его хорошим манерам за столом в первый же месяц, проведенный вместе с ним на ранчо.
Джонни Мак заставил себя отведать салата. Обычно он любил хорошую еду. Но в эту минуту жалел, что напросился на обед. Почему он не сказал Лейн, что просто заглянет на минутку? Тогда все трое были б избавлены от этого выматывающего нервы испытания. Сидеть здесь с Лейн, явно заставляющей себя быть любезной с ним, и с Уиллом Грэхемом, который ничего не говорил и не смотрел на него, было сущей пыткой.
Но чего он ждал? Что Уилл назовет его папой и примет в свою жизнь с распростертыми объятиями?
Время мучительно тянулось в общем молчании, потом Лейн заговорила о том, что лето стоит очень жаркое. Лилли Мэй убрала со стола тарелки с салатом и подала основное блюдо. Она замялась в дверях, потом громко вздохнула, на лице ее было написано недовольство.
— Уилл, может, попросишь Джонни Мака поиграть тобой в шахматы после обеда? — предложила Лилли Мэй.
— Знаешь, твоя мама давным-давно учила его этой игре.
Джонни Мак посмотрел на мальчика, который держал голову склоненной над тарелкой, но тут внезапно бросил на него острый, быстрый взгляд, в котором сквозил гнев. Сын ненавидел его, это было ясно.
— Собственно, ты оказался гораздо лучшим игроком, чем я, — заговорила Лейн, чтобы заполнить паузу, созданную молчанием ее сына. — Папа учил меня, когда я была маленькой, я не была ему равным партнером.
— Я уже много лет не садился за шахматы. — Джонни Мак поднял стакан с холодным чаем. — В свое время играл с судьей Брауном, но ни разу не смог победить этого хитрого старого лиса.
— Кто такой судья Браун? — спросила Лилли Мэй.
— Это человек, который пятнадцать лет назад вытащил меня из тюрьмы и дал мне возможность доказать, что я не какой-то ничтожный ублюдок из белой швали.
Лейн беззвучно ахнула, Лилли Мэй откашлялась. Когда Джонни Мак взглянул на нее, она кивнула в сторону Уилла, который впервые уверенно встретил его взгляд.
— Они считают меня маленьким, — сказал Уилл. — И не употребляют при мне вульгарных слов, хотя я сто раз говорил им, что каждый день слышу в школе словечки похлеще и все ребята прибегают к таким выражениям, от которых у них волосы встали бы дыбом.
— И все-таки я предпочитаю, чтобы ты не слышал таких словечек от меня и Лилли Мэй.
— Лейн взглянула в упор на Джонни Мака: — Расскажи нам, пожалуйста, о судье Брауне, но я буду благодарна, если станешь пользоваться менее колоритным языком.
— Прошу прощения, не привык находиться в обществе… впечатлительного молодого человека. — Джонни Мак улыбнулся сыну. — Но хочу честно рассказать Уиллу, каким был и каким стал теперь.
— Ты объяснял, кто такой судья Браун, — сказала Лейн, взгляд ее перебегал от Уилла к Джонни Маку и обратно.
— Да-да. Судья Браун был стариком, когда я познакомился с ним, через два года после нашей встречи он ушел в отставку. Этот человек поставил себе целью спасти как можно больше молодых людей от преступной жизни.
— А за что вы угодили в тюрьму? — спросил мальчик.
— Уилл, это невежливо, — сказала Лейн.
— Да, мама.
— Ничего, Лейн. Уилл вправе спросить, почему я оказался в тюрьме.
Джонни Маку не хотелось рассказывать сыну о своем неприятном прошлом, но он догадывался, что мальчик уже многое слышал о нем. О том, каким он был беспутным, живя в Ноблз-Кроссинге. А Уилл заслуживал от него только правды. Жизнь мальчика была основана на лжи, одна ложь громоздилась на другую.
— При моем отъезде из Ноблз-Кроссинга Лейн и Лилли Мэй дали мне двести долларов, но две недели спустя, когда я был в Техасе, у меня не оставалось ни цента, брался за случайные работы, на еду зарабатывал, но однажды вечером, когда мне было нечем заплатить за ночлег, меня арестовали за бродяжничество и отвели в тюрьму. Вот единственное преступление, за которое меня судили. Бродяжничество.
— Но вы совершили много преступлений, за которые не попали под суд, разве не так?
Уилл усмехнулся как человек, сознающий, что нанес рану, и очень гордый этим достижением.
— Джон Уильям Грэхем! — проворчала Лейн.
— Ну, не расстраивайся из-за него. — Джонни Мак снял с колен салфетку и бросил на стол. — Он прав, и все мы это знаем. — Джонни Мак отодвинул назад стул и поднялся. — Не знаю, Уилл, откуда у тебя эти сведения, но кто-то явно рассказывал тебе, каким негодником я был в те дни. — Он посмотрел на домработницу: — Гроша ломаного не стоил, так ведь, Лилли Мэй?
— Ты всегда чего-то стоил. Во всяком случае, мисс Лейн считала так, — ответила Лилли Мэй, повернулась и вышла из столовой.
Джонни Мак сосредоточил внимание на Уилле.
— Я не особенно нравлюсь тебе, а, сынок?
— Не называйте меня сынком. У вас нет такого права. И мало сказать, что вы мне не нравитесь— я вас ненавижу. — Уилл так резко поднялся со стула, что повалил его на пол. — Мы не желаем вас видеть. Вы нам не нужны. Уже поздно. — Глаза Уилла превратились в щелочки. Ноздри раздувались. На выступающих, резко очерченных скулах горели красные пятна. — Где вы были, когда мы действительно нуждались в вас? Скажите! Когда Кент превращал жизнь мамы в ад. И когда Кент объявил мне, кто мой родной папочка и каким жалким и ничтожным сукиным сыном вы были?
Уилл выбежал из столовой, словно животное, за которым гонятся охотники. Лейн медленно поднялась, уронив салфетку на пол. Она смотрела на Джонни Мака, боль и скорбь в ее глазах мучили его больше, чем гневные слова Уилла.
— Может, тебе пойти за ним? — спросил Джонни Мак.
— Нет, — ответила Лейн. — Лилли Мэй принудила его согласиться пообедать вместе с тобой. Сказала, чтобы он сделал это ради меня. — Лейн запрокинула голову, демонстрируя силу и решимость. — Видишь ли, мой сын старается меня защищать. Услышав впервые, как Кент оскорбляет, унижает меня, Уилл бросился на него с кулаками. И всякий раз, когда Кент, напившись, срывал на мне зло, вставал на мою защиту. В конце концов, я поняла, что ради Уилла и себя самой надо развестись с Кентом. Тогда уже чувства Уилла к человеку, которого он считал своим отцом, резко изменились. Он по-прежнему любил Кента, но не уважал его.
— Извини, что я напросился к вам сегодня. Требовалось подождать, чтобы ты была готова. Чтоб был готов Уилл. У меня есть склонность быть слишком напористым. Но должен сказать в свое оправдание, что я только ищу способ все поправить. Для тебя. Для Уилла. Все, что захотите… все, что вам будет нужно, вы получите, достаточно только попросить. Прошу тебя, Лейн, позволь мне помочь вам.
— Уилл был прав. Поздно тебе нам помогать. Возможно, до убийства Кента…
Джонни Мак грохнул кулаком по антикварному столу, фарфор зазвенел, ударяясь о хрусталь, подскочили столовые серебряные приборы.
— Проклятый Кент! Надо было мне остаться пятнадцать лет назад и самому разделаться с ним. Если кто на свете и заслуживал, чтобы его убили, то это Кент Грэхем. И если бы я знал, что ты выйдешь за него, что он будет оскорблять тебя, то разорвал бы его пополам своими руками. Господи, почему Лилли Мэй не написала мне раньше?
— Она помогала мне поддерживать ложь, что Кент — отец Уилла. Мы обе делали то, что считали наилучшим для мальчика. И Лилли Мэй наверняка не была уверена, что ты приедешь к нам на выручку. В конце концов, ты не очень уж заслуживал доверия, так ведь?
— Хм-м. Может, вы считали, что Уиллу предпочтительнее быть сыном Кента, чем моим. Как-никак Кент был наследником грэхемовского состояния, и его положение в местном обществе было гораздо выше моего. Может, вы думали, что я ничего не могу предложить ребенку. Совершенно ничего. Ни денег. Ни престижной фамилии. Ни родословной.
Лейн сверкнула глазами на Джонни Мака, лицо ее выражало изумление и гнев.
— Ты в самом деле считаешь, что Лилли Мэй поэтому не писала тебе?