Здесь наш полк разделили на два: 40-и полк и полк 40-А, который вскоре стал именоваться 446-м истребительным. Командиром был назначен майор Судариков, заместителем - Явтушенко, комиссаром - Королев.
Нам прочитали приказ о предательстве командования Западного фронта: Командующего фронтом Д. Г. Павлова и других генералов. Сейчас о генерале Павлове пишут много, за всеми публикациями и не уследишь. Один историк доказывает, что Павлов ни в чем не виноват, он, мол, выполнял приказы Сталина и не выполнять их не мог, а сам он - человек мужественный, честный и в военном деле вполне грамотный. Читаю другую статью, писателя, а в ней сказано, что Павлов все-таки виноват, что не был настойчив, а после ареста выпил чуть ли не бутылку коньяку (по-моему, это не аргумент. Пить коньяк бутылками - дело, конечно, малоуважаемое, но за это, насколько мне известно, не расстреливают).
Не берусь судить о том, каким человеком был Павлов, о степени его виновности, слишком мало у меня для этого материалов. Но Сталин, уверен, вовсе не руководствовался соображениями справедливости или несправедливости, виновности или невиновности. Павлов был для него объектом раздражения, ненависти и, конечно, этаким громоотводом. Если не на генералов свалить грандиозные поражения в начале войны, то на кого же? Не на себя же брать!
Но от меня, наверное, читателю интересно знать не мои сегодняшние соображения, а то, как реагировали мы, тогдашние солдаты, на расстрел Павлова.
Скажу откровенно: реакция была двойственная. С одной стороны, произошла вещь очень опасная: солдаты стали с недоверием поглядывать на своих командиров. А их распоряжения и приказы, в правильности которых солдат хотя бы только сомневается, наполовину теряют силу. Неуправляемая армия превращается в толпу. Остальное - понятно. Но есть и другая сторона. Много все-таки тогда и болтовни было, суеты, если не сказать строже - безалаберности и безответственности. Расстрел Павлова как бы одернул многих, напугал даже. И по делу. Такой шок был нужен. Только прошу понять меня правильно: я не говорю, что нужен был именно расстрел Павлова или кого-нибудь другого, ни в коем случае. Нужна была шокотерапия. И для очень многих.
...Из Купянска мы перелетели в Константиновку. Аэродром там был довольно большой. Быстро оборудовали казарму, столовую, авиаремонтные мастерские, словом, все, что нужно для работы боевой авиационной части. Аэродром находился на возвышенности, а в долине - Константиновка, один из городов Донбасса, получивший в годы первых пятилеток среди прочих название "всесоюзной кочегарки".
Изменилась тональность газетных сообщений: уже не скрывается, что враг рвется к жизненным центрам страны,
К Донбассу, в частности. Пишут и о том, как солдаты, обвешавшись, гранатами, бросаются под танки, как идут на таран летчики. Немало сообщений о том, как танки поджигают бутылками с горючей смесью, причем о бутылках этих сообщают, как о каком-то сверхновом оружии. Словно пишущие и не предполагают, что после прочтения таких заметок должна возникнуть элементарная мысль: а куда же подевались наши боеприпасы, если пионеры вынуждены собирать пустые винные бутылки, в них разливают горючую смесь и отправляют на фронт- вот тебе, солдат, совершеннейшее оружие! Но авторы заметок все-таки оказывались правы: у многих таких мыслей не возникало, а те, у которых они появлялись, предпочитали ими ни с кем не делиться. А вдруг обвинят в подрыве военной мощи государства? Но я опять отвлекся, пора "возвращаться" в Константиновку.
А из нее уже начинали эвакуировать предприятия. На восток пешком идут люди, гонят скот. Но многие уезжать не хотят, не верят, что Красная Армия допустит врага сюда. Ведь во главе ее - прославленные маршалы, герои гражданской войны. Как в песне - "Ворошилов - первый красный офицер". Сейчас-то подробно раскрыта механика того, как творился миф об их выдающихся полководческих талантах. Но тогда-то большинство воспринимало этот миф как реальность. И платили за это кровью, платили жизнью.
Исключительно тяжелая обстановка сложилась на Южном фронте: две армии оказались в окружении, фронт прорван. Вражеские бомбардировщики наносят удары по подходящим резервам. Отступление, паника, нехватка техники, боеприпасов... Казалось, все идет прахом.
А что думали о нас тогда немцы? Если судить по некоторым теперешним фильмам, представляли они собой толпу автоматчиков с засученными рукавами, которая шла вперед и вперед. Неправильно это! Среди фашистов были вояки опытные, даже мудрые (хотя для кого-то это может прозвучать кощунственно). Среди них были настоящие военные стратеги, обладающие умением серьезно анализировать факты, моделировать (как бы сказали сейчас) ситуацию, которой нет, но которая может сложиться. Через много лет после войны мне удалось познакомиться с дневниками начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Франца Гальдера. Вот запись от 11 августа 1941 года: "Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс - Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения... был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщений и в особенности на чисто военные возможности русских".
А ведь немногим больше месяца назад тон его записей был иным. 3 июля он записывал: "В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена... Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней".
Однако уже на 51-й день войны немецкий стратег понял, что дело обстоит совсем иначе. А ведь в это время еще некоторые наши генералы от отчаяния хватались за пистолет, в лучшем случае для того, чтобы повести в атаку батальон или даже роту, а в худшем - чтобы пустить себе пулю в лоб.
Я не случайно сослался на запись из дневников немца от 11 августа. Именно в этот день нам зачитали приказ о том, что с этого числа мы находимся в действующей армии. Задача полку: прикрывать от самолетов противника промышленную зону - Константиновку, Краматорск, Артемовск. И-16 использовались и для штурмовки войск противника.
Первые воздушные бои, первые встречи с "мессершмиттами"... Скорость нашего И-16 была меньше 500 километров в час, а у "мессершмиттов" - до 570. Ох и дорого обошлась нам эта разница в 70 километров! Нельзя сказать, что наши летчики летали хуже немецких: они совершали головокружительные фигуры высшего пилотажа, шли в лобовые атаки, хорошо взаимодействовали, но бой приходилось вести главным образом на виражах, в горизонтальной плоскости. И все это из-за отставания в скорости. Естественно, что сбивать "мессершмитты" нам удавалось не часто. А у нас уже первые потери: в воздушном бою погиб летчик Миша Найденов - сбит "мессершмиттом", на следующий день не стало младшего лейтенанта Горшунова - попал под зенитный огонь...
Когда я читаю сейчас воспоминания о первых месяцах войны, то порой встречаю слова о чувстве обреченности, которое охватило наших солдат. Не берусь спорить, не имею права. Громадной была эта война, "многоэтажной", и на каждом "этаже" все происходило и воспринималось по-разному. Больше того, готов признать, что происходившее в нашем полку (во всяком случае, в моем восприятии) - это не правило, а исключение. Да и как не признать это исключением, когда знаешь, что из пяти миллионов солдат Красной Армии в 1941 году только в плен попало три миллиона, а сколько было погибших! Трагедия, гигантская трагедия!
Но, решив писать все по правде, я этому правилу изменять не буду, даже если эта правда вроде бы противоречит общей картине, справедливость которой я полностью признаю. Так вот, в полку нашем, у тех, кого я знал, никакого чувства обреченности не было. Больше того, все как-то подобрались: ни на какого доброго дядюшку, который возьмет за ручку и всему научит, рассчитывать не приходится, значит - надо учиться всему самим. И учиться быстро, иначе собственную жизнь потеряешь еще быстрее.