- Вот оно: счастье - массовым тиражом. - Профессор держал в руке маленькую черную коробочку.
- Дайте, дайте сюда. - Жиль нетерпеливо откинул крышку, вытащил ленты, прочел номера: 1043 и 1044!
- Не спешите, коллега, дурная примета. Собственно, ведь это уже не наука. Скорее технология.
Шеф был прав. Передачей гипноза он занимался уже не первый год, теперь отрабатывалась лишь технология самой записи эмоций; и даже еще гораздо уже: технология изготовления самих лент. Но это не давалось. И в конце концов и самая возможность - доказательство возможности записи и передачи эмоций зависела теперь от лент. От того, каким слоем их покроют, какие пленки нанесут... Были сделаны тысячи вариантов. Производили их почти наугад. Глориа называла это "методом тыка". Каждый вариант ленты, конечно, снабжали номером и заносили в лабораторный журнал. То есть записывал всегда Жиль, он не доверял это никому: знал, как велись здесь записи прежде...
Ди Эвор уже сидел на лавке.
- Господин Жиль, уберите игрушку.
Шеф имел в виду ленты: долго держать их в руках не рекомендовалось. Тем более это были исторические ленты, с ними связано происшедшее только что важнейшее, может быть, открытие века...
При этой мысли Жилю стало жарко. Как ощущают себя первооткрыватели? Что должно делать? Держаться невозмутимо важно? Целоваться?
- Ну? Освободили руку? Протяните ее сюда. Необходимо запить эту непомерную славу.
Внутри скамьи был, оказывается, ящик, и из него шеф извлек бутылку коньяка. Жиль никогда бы не подумал... Он почувствовал в ладони бокал.
- Шеф, вы... - Жиль подыскивал поздравительные слова. Вы...
- Пижон? - предупредительно подсказал ди Эвор. - Возможно: не терплю пить из горлышка.
- Простите, я хотел сказать...
- Понимаю. Вы не хотели выразиться так грубо.
Жиль прислушивался к тому, как бьет струя о стекло. Коньяк в институтском вертолете. Коньяк, припрятанный профессором ди Эвором. Конечно, в сложившейся ситуации это было очень кстати. И все же он не мог представить себе дн Эвора, проносящего бутылку за пазухой, осторожно оглядывающегося по сторонам... Спиртные напитки в здании института воспрещались.
И когда он ее протащил так незаметно?
А может, у него там целый склад? И он посасывает потихоньку все полеты: не может дождаться конца... Тогда, возможно, горные старцы правы - молодость на дне бурдюка; Жиль в поисках научных истин засыпает у прогнившего сарая и видит сны про города и буглеров, а Норман ди Эвор валяется в это время мертвецки пьяный. Он валяется в своем особнячке с четверга до понедельника пьяный и просыпается омоложенным... Этим и объясняется его, мягко выражаясь, непонятная скромность.
Но может быть, шеф принес коньяк лишь сегодня? Как раз сегодня Жиль запоздал и профессор прошел на крышу первым. Но тогда это значит, что "тык" при изготовлении лент был не совсем уж "тыком", что шеф предвидел сегодняшнюю удачу, во всяком случае надеялся, что это произойдет сегодня и именно с этими лентами: Ю43 и 1044...
Собственно, откуда он взял, что у профессора нет определенного плана обработки лент? Ди Эвор начал ее еще до Жиля, потратил уже с полгода. Предположить, что он тыкался вслепую, без идеи, - значило просто забыть, что такое Норман ди Эвор... То, что шеф принимал отдельные предложения ассистентов, еще ни о чем не говорило.
- Выходит, вы знали, что сегодня выйдет? - Это прозвучало резче, чем хотелось бы.
Конечно, Эвор не обязан был никого посвящать. Но все же... Все же они работали вместе.
- Рассчитывал, - тихо ответил шеф. - Но я суеверен.
"Правильно. Он и должен быть суеверным", - подумал Жиль.
Шеф сидел, вытянув длинные ноги, бутылка стояла у него между колен.
Странно, кто это там сидел?.. Вертолет еще находился в воздухе, их было в нем только двое, и все же Жиль не поручился бы, что сидящий напротив него человек в самом деле его шеф, известный профессор Норман ди Эвор. В сгустившейся темноте кабины лицо было неразличимо, силуэт же как-то вытянулся, утончился, неожиданно приобрел гибкость...
Теперь он напоминал того пластичного человека - Нора из Запесчаного порта...
- Почему вы не нальете еще, Сильвейра? Вы, упаси бог, не трезвенник?
- За все наши лица! - отозвался Жиль.
В одной из историй, сотнями пущенных по стране, рассказывалось, что лет двадцать назад профессор Эвор торжественно отбыл в заграничную командировку и в тот же день объявился в бродячем цирковом балагане: выехал на арену на вороном жеребце в черном обтягивающем трико с красным цветком в зубах. По другой версии, он три недели пел в кабаке где-то на юге. "Наверное, тогда у него еще не было Запесчаного порта", подумал вдруг Жиль и сам удивился.
- Аминь! - профессор отпил. - Скажите, Жиль, вы уверены, что хотите со мной работать?
Вот это было неожиданно! Жиль поперхнулся жгучей жидкостью: "Значит, сам он со мной работать не хочет? Но почему? Какая причина?" Причин могло быть много: не хотел делить славу, боялся, что с приходом Жиля легче будет выжить его из института... "Какая чушь!" - остановил он себя. Такие причины ди Эвору не подходили. Дорту, может быть, и ему - Жилю, когда ему будет, лет семьдесят, но не Эвору. Достаточно было взглянуть на этот мощный силуэт... Значит, что же остается? Что профессор присмотрелся к новому ассистенту и нашел его бездарным?
- Не подхожу? - Жиль старался, чтоб голос не был таким уж хриплым. Хотелось уйти, выпрыгнуть на ходу.
- Вы меня не так поняли. Мне вы подходите. И потому хотелось узнать, подхожу ли я так же вам.
- Вы мне? Я действительно не совсем понимаю...
- Уточню. Вас увлекает систематология, Сильвейра?
В последнее время много писали о видах творчества. Основных видов называли два: "генерация" - внезапное рождение абсолютно новой идеи и "систематология" - продолжение работы, выводы, уточнения... Увлекает ли его, Жиля, систематология? Странный вопрос. Конечно, он - систематолог. И от этого никуда не деться. Ну скажем, что сделал биолог Сильвейра аа десять лет по окончании университета? Интересовался психовозбудимостью крыс при воздействии музыкальных ритмов, изучал работы Каба и двух итальянцев Бини на эту тему, вывел количественные закономерности. Занимался вопросом осязания у глубоководных рыб, изучил двадцать четыре существующих в мире монографии, полгода проработал в специальном бассейне Токио, предложил свою классификацию... "Типичный систематолог". Жиль знал это о себе давно. Знал, что педантичен, аккуратен, точен, нуден - как систематолог. Даже к архиву лаборатории самого ди Эвора он отнесся, как положено ученому этого скучного типа, - возмутился. Возмутился царящим там хаосом : масса возникших походя и брошенных идей - недопроверенных, недодуманных, недосказанных; каждой из них хватило бы на сенсацию. Но это совсем не означало, что ему не хотелось бы так же рождать идеи. Рождать и, может быть, так же бросать их...
- В основном оба типа творчества равнозначны, - произнес профессор. - Возможно, систематологи смотрят немного шире...
"Больше читают, - подумал Жиль. - Больше читают чужих записок".
Он вдруг разозлился. К чему было это расшаркивание?
- Возможно, систематология дает науке больше, - продолжал ди Эвор. - Творчество человечества подобно творчеству природы: мгновенная мутация ц длительное ее закрепление.
Сравнение было точным: яркие мгновенные выбросы - мутации и бездумные тысячелетия отбора.
- Но кто-то должен же делать отбор... - выдавил Жиль.
- Должен? - Профессор подобрал ноги, выпрямился. - Оставьте долги кредиторам. Я втягиваю вас в работу, которая сделана почти наполовину. Вам осталась здесь лишь роль систематолога. Устраивает она вас или нет? Вы могли бы взять свою собственную тему...
Ну конечно, он мог бы. Он мог бы взять одну из идей, брошенных ди Эвором в самом начале. И впоследствиии он поверил бы, что она принадлежит ему самому...