Машинист. Ксана подобралась в кресле, радио — долой. Махнула рукой оператору, та вышла бесшумно.
— Диспетчер, четыреста девяносто второй сейчас перекрывался на красный, потом опять — на разрешающий.
— Следовали по разрешающему?
— Он на секунду перекрывался. По разрешающему. И сразу, почти одновременно:
— Я седьмой! Светофор четыреста двадцать первый только что был красный, перекрывался…
— Понятно, сейчас проверим. Электродиспетчер!
— Да, диспетчер?!
— Как у вас напряжение? Только что четыреста девяносто второй и четыреста двадцать первый перекрывались. В порядке? А у Ленэнерго? Узнайте. Два машиниста доложили. Механик связи, зайдите сюда. Перекрывались четыреста двадцать первый и четыреста девяносто второй. Да, по первому пути у «Среднего проспекта» и по второму — за «Университетом»…
Механик тотчас возник, будто стоял под дверью:
— Вроде у нас ничего. Там дежурный выехал.
Прибежала Нина Тарнасова:
— Ой, а я сижу! Что, Ксана?
— Не знаю еще. Перекрывались четыреста двадцать первый и четыреста девяносто второй.
― Диспетчер, у Ленэнерго падения не было…
— Понятно, что непонятно, — сказал механик.
— Подождем…
— Девочки, у вас сбой? — сунулась было в двери Инна Кураева. — Ничего не надо?
— Ну уж сразу и сбой, — улыбнулась Ксана. — Накличешь! Светофоры перекрывались…
— А-а-а, — потеряла интерес Инна. Двери закрылись.
Тихо было. Трасса молчала. Желтые черточки возникали на пульте то здесь, то там. Сменялись красным пунктиром. Гасли. Вспыхивали и меркли в нужный черед повторители светофоров. Часы пощелкивали. Муха, крупная, будто в разгаре лета, билась в пыльное стекло головой.
— Никто вроде больше не кричит…
— Диспетчер, «Новоселки»! Дефектоскоп беру за двадцать вторым.
— Берите, — сказала Ксана.
13.38
На Линейном пункте дежурил по трассе машинист-инструктор Силаньев, похожий на боксера в отставке и на артиста Папанова. Записывал в «Журнал, инструктажей» содержание инструктажа, который провел с машинистами сегодня утром. Морщился, подыскивая слова.
Кончив, вздохнул с облегчением. Теперь просматривал формуляры своей группы, тридцать семь машинистов, — нет ли замечаний от других инструкторов, от начальства повыше. Серьезного ничего не было. Свечкарь: «нарушение формы одежды», — опять в пестрой рубашке небось пришел, ростом сильно не вышел, а хочется быть красивым. Ясно. Машинист третьего класса Бурский: «посторонняя книга в кабине», — этот без книги не может. Не открывает, конечно, в кабине, но куда-нибудь да пихнет, чтобы рядом, на политинформации зато лучше Бурского нет, любит себя показать…
Вошла оператор Курочкина. Узкие бесцветные глазки подведены, белесые волосы старательно взбиты, узкое тело туго затянуто, отчего кажется совсем длинным и беспомощно худым. Толстенное обручальное кольцо украшает руку, и в узеньких глазках светится большое удовлетворение от семейной жизни.
— Свинины взяла своему в буфете. Поглядите какая, Дмитрий Никитич!
Силаньев поглядел с интересом:
— И что делать будешь?
— Пожарю…
— А ты запеки. Вкусно!
— Дак я ж не умею, Дмитрий Никитич…
— Сейчас научу. Он будет доволен.
— Правда? Ой, я потом запишу, ладно?
Подсела к Силаньеву близко, на подлокотник служебного кресла, потерлась худым плечом о погоны. И он мимолетно ее погладил по волосам.
— Не обижает Юрий?
— Что вы, Дмитрий Никитич?! — зарделась Курочкина.
Столь же безмятежно оператор Курочкина могла бы сидеть на коленях, у машиниста-инструктора Силаньева и узким пальцем перебирать на нем форменные пуговицы, потому что Силаньев знал ее с пеленок, дружил еще с отцом, путейским мастером Ледневым, который погиб восемь лет назад в рампе «Автово». Тогда еще по путям ходили от «Автово» в старое депо, как раз после Леднева запретили приказом. Шел после смены, усталый, от одного поезда увернулся, а под другой попал…
Силаньев и в школу потом не раз ездил к директору, чтобы девчонку дотянуть до восьмого, устраивал в училище при метро: девчонка старательная, а не давалось ей это — учеба. Сам познакомил с хорошим парнем электриком Курочкиным и на свадьбе сидел рядом с матерью первым человеком.
И машинисты на Силаньева полагались… В поездной работе, считал Силаньев, как на войне, должен у человека быть крепкий тыл: семья, где тебя поймут, инструктор, который ценит твое умение и знает слабости. Сегодня ты, предположим, в Трубе, король королем за контроллером, а завтра — зевнул на трассе, транспортная работа безжалостна, все может быть. Зевнул — и уже двери открываешь в депо. Тут важен тыл, чтобы не обернулось для человека-трагедией, а просто рабочий момент, стисни зубы, переживи, как болезнь, и шагай упрямо дальше…