- Ну, это я для краткости вчера сказал, да и силен мужик, правда же?
- Витя, вы понимаете, куда мы заехали?
- А чего такого? Допросим эту Катю, поймаем этого референта, всех посадим...
- У-у-у, как все запущено-то, - пошутила Серафимова, глядя на быстро опьяневшего Братченко, - вы пока меня воспринимать в силах?
Тогда завтра - прямиком к Галочке, в Госкомимущество, выяснить, где у самого Финка дача, еще раз про командировку, про его прежние поездки в Карлсбад, и опросить всех, кто с ним работал. И водителя, водителя, водителя...
- Я только одного не пойму, - пожаловался Братченко, - он вроде сваливать собрался, и вещей нету, и деньги все сиял, и паспорт, и билеты, он что - с мошонковской дочерью сбежать решил? Или любовь побоку?
- Да какая любовь! Витя! Ну, какая любовь!
Тут другое не вяжется: зачем ему сбегать, если у него роман с таким дочерью, то есть с такой папой, тьфу...
Опять Витя забыл передать Серафимовой устное предварительное заключение Княжицкого: Похвал ову-то убили днем, за семь часов до расправы над Финком.
Ему приснилась улыбка Гали, ее губы, мягкие, тонкие, произносящие беззвучные слова, которые все-таки каким-то чудом долетали до его слуха:
...а папа... у меня... э-ли-та.
ПСИХИАТР
- Ношючка, ты прекрасно выглядишь сегодня, - сказал Михаил Иванович Буянов Серафимовой ранним утром следующего дня.
- Ты как это по телефону определил, Мишенька? Научи, я тоже попробую.
- Все психиатры немножечко экстрасенсы, Нопночка.
- Все следователи тоже, - улыбнулась она.
- Ну, не все, только единицы. Такие выдающиеся умы, как ты!
- Льстишь. А если правда, что ты экстрасенс, почему мне преступников не ищешь по карте, по фото? Знаешь, мы бы тебе гонорар выписали.
- Как эксперту?
- Как служебной овчарке, - улыбнулась Серафимова. - Миш, не обижайся, но ставки для экстрасенса у нас еще нет. Помогай внештатно.
Вот у меня такое ощущение, что меня скоро уволят за превышение полномочий. Ты что-нибудь на этот счет можешь предсказать?
- Думаю, королева, что ты расследуешь политическое дело и мандражируешь, как та служебная овчарка, которая не взяла след на убийстве приватизатора.
Серафимова потеряла дар речи. Откуда он знает это?..
- Откуда?
- Да не пугайся, Нонночка. А то весь мой труд пойдет насмарку. Об этой собаке мне рассказал твой Княжицкий, мы были в одной компании...
Он, кажется, влюблен в тебя и питает надежды...
- Иллюзии, - уточнила Серафимова.
- Смотри, Нонночка. Он мне немножко рассказал о твоем новом деле, берегись журналистов. Очень растленные люди. А насчет "лифтера" тоже не беспокойся, все образуется. Поймаешь ты его. Кстати, ты прочитала стихи его любовницы о старухе, которая ей подсыпает в туфельки землю с могилы, оттого у нее больные ноги? Как видишь, очень поэтично, но для меня как для профессионала понятно: наличествует патология и, следовательно, круг сужается... Целую.
ФИНК
Братченко с бригадой криминалистов провел в Госкомимущеетве весь следующий день. Кабинет Финка был на ночь опечатан. А в четверг Галочка ветре шла Братченко как родного.
- А ко мне уже с утра журналисты прорывались. Прямо осаду устроили. Я им говорю, опечатан кабинет, нельзя. А их главный - известный ведущий, знаете передачу "Мир глазами убийцы", - оказывается, такой наглый, просто хам. Пошел к начальству. Меня обругал. Там ему тоже сказали, что им нужно обратиться в прокуратуру, к сыщикам. Ой, вы на "сыщика" не обиделись?
- Наоборот. Приятно. Все равно что Мегрэ и Шерлок Холмс. А как, вы говорите, фамилия этой звезды экрана?
- Юсифов, Юсупов, Юсицков - вот!.. - Галочка помнила смутно.
В Комитете легкий шок у всего коллектива.
Многих Братчепко видел зареванными все эти три дня. Портрет и некролог на входе. Что обнаружено? Да ничего. Никто ничего не знает. По Комитету ползут домыслы, предположения, прямые утверждения: доворовался. По коридорам пролетает шепоток: свои прихлопнули... кто-то, кто метил на его место... Эта версия отброшена Серафимовой: топором конкурентов не убивают. Могли быть недовольные приватизацией, могли быть недовольные ставками Финка. Пара-тройка сотрудников управления намекала, что нечисто велись дела. Кого-то придерживали с приватизацией, кого-то оформляли молниеносно, а кому-то снижали цену предприятия до копеек. Где-то не обращали внимания на спор между трудовым коллективом и дирекцией, которая оформляла право собственности на себя, но все это так устарело. Последние два года Комитет занимался только тем, что присутствовал на собраниях акционеров, расписывался в протоколах. Скукота. В Арбитраж уже полгода не ходили! Нонсенс!
Откуда деньги в сейфе? Молчали все. Кто-го намекал, что это обычное дело - взятка за льготное оформление аренды предприятия с последующим правом выкупа (лизинг). Но если выкуп по каким-либо причинам срывается, скажем, другой ловкач перекупает, тут без "разборок" не обойтись.
Только для Галочки сама находка не была неожиданностью. Финк доверял ей иногда положить в сейф какую-нибудь бумагу, достать из потайного отсека документ, привезти ему в назначенное место. Ничего особенного, видела она эту груду денег. Но Финк и человек не маленький, она была в полной уверенности, что это - деньги шефа, которые он заработал на каких-нибудь законных торговых операциях, у него такой высокий круг делового общения. К нему приходят знаменитые политические лидеры, он бывает на дипломатических приемах. Деньги появились в сейфе уже недели три-четыре. После похода в баню. Он два раза в месяц ходил в баню. Какаято закрытая баня в Москве, в ведомстве Радиопрома на Тургеиевке. Но последний раз был в конце марта, в апреле не удалось. Занят был. Что за деньги?
Овечкин? Бывал. Балагур, весельчак, а еще матершиппик страшный. Лицо белое, холеное, слегка грассирует, а сам толстый-претолстый. Директор универмага, все звал Галочку отовариться, а у нее зарплата восемьсот рублей, много не купишь.
Фипк не баловал. Даже его соку Галочка боялась выпить стакан, вдруг оговорит. Преданность - это, брат, похуже люмбаго.
Галочка уже пришла в себя, больше не плакала, на следующий день, когда Братченко предупредил, что работы в кабинете хватит до конца недели, секретарша пришла слегка накрашенная, маникюр стала делать уже на рабочем месте.
- Куда вас теперь? Не погонят? - простодушно спросил Братчеико. - Или есть беспризорные начальники?
- А по мне, дали бы уведомление о сокращении, два месяца отработала бы вполсилы, а потом три - дома бы посидела, устала. У нас с Адольфом Зиновьевичем такой порядок был заведен:
пока он не скажет, что я имею право домой ехать, мне с работы уйти нельзя. А он иногда уезжал, забывал про меня. Но я позже одиннадцати никогда не сидела.
- Не понимаю, что вас заставляло с ним работать, ведь можно найти попроще начальника?
- Много вы, Виктор, искали себе начальников? Привыкла я.
- А живете где?
Галочка улыбнулась, пожала плечиком:
- Живу в одном доме с Финком, только в другом подъезде. Он и для меня там квартиру пробил. Правда, однокомнатную. Ведомственную.
А правда, если сокращают, то ведомственная площадь за человеком остается?
- Правда, - проконсультировал Братченко, а сам призадумался: "Вот так новость. Что это дает?"
- А когда вы ушли во вторник с работы?
Галочка пожалела не о том, что сказала, где живет, а о том, что мысли Брагчепко, которые она прочла, были смешными и глупыми.
- В девять я ушла, в девять. И ключ сдала от приемной на вахте, и время там отмечено. Не убивала, не ревновала, не сожительствовала. Вам попятно? Он меня от такого в жизни спас, что я на него готова была до старости работать, даже за гроши. Он меня от смерти спас!