Если бы не Галя, так бы и проскочил поворот на Буденновское. Они почти не разговаривали от смущения и робости первого откровения. Галочка сидела рядом и показывала дорогу.
Вышли из машины вместе. Луна, это ночное солнце, освещала мощным прожектором круглый холм. Утопая в этом мистическом лунном свете, они спустились к поселку. Эта прогулка оказалась более романтичной, чем недавнее лесное сумасшествие. Братченко все еще думал про похваловскую девочку.
- У меня есть дочь, - начал он. - Живет с матерью в Мытищах. Уже пятнадцать лет балде.
- Что вы, Витя, она не балда.
- Конечно, но неужели у них у всех теперь такие ценности, такие идеалы, такие эталоны настоящей жизни?
- Ну, что вы! Просто вас шокировало то, что вы увидели, при чем здесь ваша дочь? Она у вас умница.
Непосредственность, с которой Галочка уверяла Братченко, была умилительна. Женщина держала его за руку, спускаясь по крутому скользкому склону.
- Вон-вон, видите дом с белой крышей, это алюминий светится, ну, такой высокий дом, вон от того трехэтажного справа, - Галочка показывала рукой на белеющие в низине дома оборонщиков.
- Вы часто здесь бывали? - осторожно спросил Братченко.
- Один раз. Привозила Адольфу Зиновьевичу загранпаспорт. Очень срочно ему понадобился.
- Здесь, на даче?
- Он прислал за мной водителя, сказал, чтобы я ему паспорт в руки не давала, а сама привезла.
И сразу отправил меня обратно. У него кто-то был в доме, какой-то мужчина. Я видела мельком, так как в дом он меня не пустил. Через открытую дверь видела... Ой, осторожно! - она споткнулась и схватилась за Витю.
Он поцеловал ее. Она ответила.
Дача Финка находилась на главной улице. Дом был крыт остроконечной крышей с двумя скатами , нижний высокий этаж построен из белого кирпича, второй - из кругляка, под старину, на крыше и на окнах второго этажа красовались ажурные наличники, нижний же был сделан в современном стиле. Высокое крыльцо поддерживалось двумя пролетами лестниц.
Неожиданно из калитки напротив вышел пожилой человек в тренировочном костюме. На поводке, прячась за его спину, шел конь. Нет, это в темноте Братченко показалось, что палевый конь идет за стариком, положив ему морду на плечо.
Виной всему темнота. Это была собака. Белая пена блеснула на губах пса, словно фосфор, и Братченко подумал, что собаки Баскервилей ему уже не вынести, после Переделкина еще не отошел.
- Здравствуйте, - поприветствовал их сэр Баскервиль, - не бойтесь, она не кусается.
- Глотает целиком? - судорожно спросил Братченко.
Старик улыбнулся.
- Кого как... Некоторых прячет в земле, в заначку. А вы что, хотите проникнуть на территорию дачи Адольфа Зиновьевича?
Какой простодушный старик! Можно себе позволить быть простодушным, когда у тебя на плече лежит морда кошмарной собаки и улыбается.
- А вы разве ничего не знаете? - спросил Братченко, показав соседу удостоверение. - Про Финка? Про вашего соседа?
- Про соседей, молодой человек, я знаю все, - мягко сообщил старик.
- Галя, посмотри, этот человек может нам сейчас сказать, кто убил твоего начальника.
Старик, вглядевшись в лицо Галочки, внимательно и долго изучал его, затем сказал, что эту женщину он знает, видел в окошко, когда она приезжала к Финку.
- Убили? - переспросил он. - Но когда же? Как?
- Во вторник вечером, - охотно сообщил Братченко.
- Молодой человек, вы так не шутите. Во вторник вечером Финк был здесь, на даче. Ненадолго, правда, но приезжал. И сегодня тоже. У него свет горел весь вечер, он только перед вами сел в машину и уехал.
- В какую машину? В служебную?
- Нет, в большую темную машину, вроде джипа. Но я его узнал.
- А что вы видели?.. - Братченко запнулся.
- Арон Мюнхгаузен, - представился старик и, словно проникая в мысли Братченко, добавил:
- Как видите, отнюдь не сэр Баскервиль. А дачному хозяйству я предложил название Буденновское, я ведь абориген. А Мюнхгаузен - это мой псевдоним. А вообще-то я - писатель.
- Мюнхгаузен, значит? Отлично! - воскликнул Братченко, у которого начиналось головокружение. - Так вы что, уважаемый писатель, действительно видели во вторник на участке Финка?
И что там происходило? Он приезжал один?
- Он приезжал, да, - кивнул старик, потом отпустил собаку с поводка и сказал ей ласково, как кошке: - Иди, Сивка, поиграй.
Собака галопом поскакала по дачной улице и скрылась в темноте.
- А если с ней человек встретится? - спросила Буденного Галочка. - Ведь разрыв сердца произойдет.
Старик не услышал ее. Он вспоминал.
- Во вторник он приехал не один, часиков в пять-по лшестого.
- С женщиной?
- С женщиной? - переспросил писатель, покручивая ус. - Никак нет. Один, но с чемоданами. С ними же и вышел, но тащить ему уже было тяжко. Думаю, он что-то загрузил в них.
- А на какой машине?
- На своей, на служебной "Волге".
- А женщины не было? Может быть, днем?
Может быть, вы проглядели?
Старик лукаво улыбнулся, наклонив голову вбок.
- Когда мимо наших окон проходит человек, мой Сивка обязательно подходит к окну, вот к этому, которое выходит на улицу, и начинает чихать. Да-да, не выть, не лаять, а именно чихать. У него на людей - аллергия. А женщина была в понедельник. Одна. Я не успел выйти, как она и калитку открыла, и в дом вошла. Значит, думаю, есть ключи. Значит, своя. Не стал особо беспокоиться .
Братченко больше ничего не узнал у старика.
Навстречу ему не попадался ни один автомобиль, но в доме, похоже, сегодня кто-то побывал. Братченко спросил у Мюнхгаузена, где здесь может быть телефон, а старик ответил "везде" и предложил свои услуги. Каково же было удивление Вити, когда в доме старика на него напала еще одна собака. Маленькая, с ладошку, пушистая и свирепая, она так атаковала брюки Братченко, что ему пришлось срочно сесть на стул и поднять ноги.
- Вот моя настоящая защитница, - засмеялся сосед и подхватил "моську" на руки.
Братченко вызвал опергруппу из прокуратуры, попрощался со стариком и вышел на улицу, совершенно забыв о мастифе. Больших деревьев почти не было. Яблони-трехлетки проглядывали в огородах, участки явно пустовали. Мастиф оказался за спиной Гали, когда она, оставшись на улице, пыталась открыть калитку.
- Калитка заперта, - прошептала она, услышав шаги Братченко, по, оглянувшись, столкнулась нос к носу с улыбающимся слюнявым Сивкой.
Причем нос Сивки был размером с ее лицо. Пес шумно разжал пасть, иочамкал языком и облизнул Галочку. Ей показалось, что он облизал ее всю, целиком. Она и сама не заметила, как, оттолкнувшись ногой о пенек, перемахнула через забор. В здравом рассудке она вряд ли бы повторила этот трюк. Когда же вышел Братченко, озабоченно ища глазами Галю, и увидел мастифа, серого, пульсирующего, довольного, он подумал, что Галочку не то чтобы проглотили, но разодрать разодрали, и она лежит где-нибудь в дальнем конце улицы бездыханная.
Тут Сивка, слегка косолапя, подошел к Вите, обнюхал его и ласково поставил свои передние лапы ему на грудь. Что-то хрустнуло у помощника следователя возле ключицы. Но маленькая собачка, в этот момент выскочившая со двора, подняла переднюю лапу, покрутила ею у своего виска и потом позвала мастифа домой. На прощанье тот ткнулся носом в ухо Братченко, будто хотел чтото шепнуть, медленно слез с него и зашагал в дом.
На Витин зов Галочка ответила с территории Финка:
- Давай пакет, Витя, земли накопаю.
"Жива", - догадался Витя.
Галочка смотрела на него из-за металлических прутьев.
Обратно она выбралась с трудом, подставив к забору ведро, потом спрыгнула с заветным мешочком прямо в руки Вити. Он нес ее на руках до самой дороги.
- Как легко с тобой! - шепнул он Галочке, притянул ее к себе, подбегая, к машине.
Но машины не было. Шутка. Была-была. Кому нужна такая машина?
Они мчались к Москве по пустой трассе, лес то подползал, то отходил от дороги. Спать вовсе не хотелось, да они и не замечали, что уже третий час ночи.
Дело было за малым: отыскать в чащобе хижинку дяди Сени и устроить игру "Зарница" на территории пансионата "Вилла Переделкино".