— Выкидывай ее к чертовой матери! — заорал отец, глядя куда-то влево.
— Остановись! — взмолился я.
— Нельзя! — рявкнул он. — На ходу выкидывай!
Сиденье затлело и там, куда я передвинул ящик. Чтобы не обжечься, я слез с сиденья, повернулся спиной по ходу автомобиля и осторожно потянулся к рукоятке, открывающей правую заднюю дверь. Я думал, что смогу распахнуть ее, а потом подогнуть ногу и вытолкнуть ящик из автомобиля. Но этому плану не суждено было сбыться. Я успел только взяться за ручку дверцы и оглянуться на отца, всей тяжестью тела давившего на акселератор. Впереди пересекались две дороги — наша и та, верхняя, по которой мчался грузовик. Точнее, другая дорога соединялась с нашей. Я понимал, что отец стремится проскочить перекресток прежде, чем туда выкатит этот самый грузовичище. Наверно, если бы он не засомневался в исходе этой гонки, то успел бы опередить грузовик и проскочить перед его капотом примерно в семи-десяти ярдах. Но он засомневался и чуть-чуть сбавил газ. Крик ужаса вырвался у меня из груди, когда я увидел мощный бампер грузовика совсем рядом. Скрип тормозов и звон разбитых стекол были последними звуками, которые я успел услышать… (Обрыв памяти.) …Открыв глаза, наверно, минут через пять, может быть, через десять, я долго не мог увидеть ничего, кроме темного неба, немногочисленных звезд и красноватых отсветов пламени, полыхавшего где-то поблизости.
Какое-то время, наверно, я ничего не слышал. Потому что мне казалось, будто вокруг стоит абсолютная тишина. Звуки стали проникать в мою голову через пять минут. Первыми из них стали шуршащие по траве и камням шаги нескольких пар ног и слова:
— Он ехал не один, Грэг. С ним был мальчишка. Нельзя оставлять…
— Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном.
— Мы прихватили эту коробку, босс, — вмешался кто-то третий. — Не знаю, что там внутри, но думаю, есть смысл поглядеть.
— Забирай и сматывайся побыстрее. Полиция должна появиться через десять минут… (Обрыв памяти.) (Остаток «дурацкого сна» состоял из нескольких не связанных между собой обрывков, несомненно, пережитого Майклом Атвудом, но уже в другие времена и периоды жизни.) …Пятнадцатилетняя Линда Атвуд, худенькая и веселая, катила на велосипеде рядом со мной.
— Майк, расскажи, как ты видел пришельцев…
— Мне надоело рассказывать. Все думают, будто я псих.
— Но это было или не было?
— Я думаю, что было. А что другие думают, мне наплевать. Доктор сказал, что я нормальный. И на том спасибо. По крайней мере, я смогу поступить в армию и поехать во Вьетнам.
— Зачем тебе туда? Все говорят, что война скоро кончится. Столько уже убито!.. Солдаты, которые оттуда возвращаются, похожи на сумасшедших.
— Я уже почти псих, мне не повредит.
— Смотри-ка, мисс Уильяме идет со своим женихом. Аж из Техаса приехал. Его зовут Джек Мэлтворд. Его отец — фермер, а младший брат — владелец сосисочной. Представляешь? А сам он работает в NASA. Правда, это лихая карьера?
— Откуда только вы, девчонки, все это знаете? — подивился я.
— Потому что любим сплетничать! — хихикнула Линда. — Значит, у нее все-таки есть друзья в NASA?
— Наверно… Раз замуж собирается.
Я набрался наглости и притормозил. Линда тоже.
— Здравствуйте, мисс Уильямс! — сказал я.
— Здравствуйте… Это мои ученики, Джек. Майк Атвуд и его младшая сестра Линда.
— Очень приятно. Майк, вероятно, уже почти бакалавр, не так ли? — спросил Мэлтворд.
— Да, — ответила за меня будущая миссис Мэлтворд. — Я думаю, правда, что он найдет себя в литературе. Когда-нибудь из него вырастет новый Уэллс или Брэдбери.
— Он что, пишет фантастические рассказы? — улыбнулся Джек.
— Нет, он только придумывает, а записать их ему лень, — сказала Линда, стрельнув глазками в Джека.
— Да, я придумываю. Говорят, что скоро свихнусь на этой почве. Иногда приходят в голову самые идиотские имена и фамилии. Например, я придумал такого профессора Милтона Роджерса из NASA…
— Милтона? Да ведь это наш с Тиной однокурсник. Мы с ним работаем вместе… — удивился Мэлтворд.
— А мисс Уильяме утверждает, что никогда не слышала такого имени… — сказал я, прищурясъ. — И утверждает, что не знает Клару Роджерс…
— Вот уж не сказал бы, — усмехнулся Джек, — в прошлом году мы вчетвером ездили на Багамы… Может быть, ты сама когда-нибудь рассказала, Тина? А потом позабыла?
— Значит, такие люди существуют, мисс Уильямс? — спросил я.
— Да, они существуют, Майк, — неохотно подтвердила Тина.
— Но вы утверждали, что их не существует в природе!
— Майк, я боюсь за твой рассудок! — воскликнула она. — И за свой тоже. У меня тоже бывают моменты, когда я начинаю думать, что ты рассказываешь не просто свои фантазии, а что-то иное. Но мне не хочется, чтобы меня уволили с работы, как душевнобольную… Ведь если я решусь подтвердить хоть что-то из твоих слов, то меня сочтут психически больной.
— Тем не менее, вы что-то помните? — спросил я как следователь. — И вы врали, только чтоб вас не посчитали психованной?
— Так нельзя разговаривать с учительницей, — вежливо заметил Мэлтворд. — Может быть, можно задать этот вопрос в иной форме? Ну-ка извинись немедленно, паренек, и впредь никогда не говори так со старшими.
— Извините его, мисс Уильямс! — вступила в разговор Линда. — Вы же знаете, у Майка было сотрясение мозга… Нам пора, Майк, извинись перед мисс Уильямс! (Обрыв памяти.) …Мины прилетали из черной тропической ночи. Они рушились откуда-то сверху на бетонные плиты летного поля, с грохотом рвались, взметывая огненно-дымные веера и оглашая окрестности кошачьим воем разлетающихся осколков. Мне надо было добежать до щели и укрыться. И тут мина накрыла большой транспортный вертолет «Чинук». Она попала куда-то в левый, дальний от меня борт, под передний ротор, и завалила машину набок еще до того, как разорвалась. Этот разрыв разломил «Чинук» пополам, топливо из пробитых баков огненными потоками хлынуло на бетон, клубы черного дыма, подсвеченного огнем до бурого оттенка, повалили в залиловевшее от зарева небо. Пылающий ручей покатился поперек направления моего бега, отрезая меня от той спасительной щели, где я всегда укрывался при обстрелах. Мне пришлось бежать вправо, проскакивать через линейку, где стояли десять зачехленных «Ирокезов». Следующая мина, которую вьетконговцы послали, явно ориентируясь по зареву, угодила в крайний вертолет, находившийся ярдах в пятидесяти правее меня. Я успел упасть еще до того, как нарастающий свист приближающейся мины оборвался ударом и взрывом «Ирокеза». Этот стоял с пустыми баками, поэтому не загорелся, а лишь разлетелся на куски. Когда я вскочил, то горючее, растекшееся от пылающего «Чинука», было всего в двух шагах от моих подметок.
Бегом! Я вскочил и промчался между двумя невредимыми «Ирокезами», спрыгнул с бетонного покрытия вертолетной площадки и, пробежав еще пару шагов, соскочил в щель. Вход в нее был обложен мешками с песком, а дальше по узкому ровику я пробрался в укрытие, сооруженное из нескольких бетонных колец, на три фута прикрытых земляной обсыпкой и тремя слоями мешков с песком.
Там уже сидели несколько человек. Они сопели и молились. Многим не верилось, что это укрытие может выдержать удар мины калибром 120 мм. Разглядеть в кромешной тьме рожи было невозможно, но ощущался странный, непривычный, не солдатский запах. Хорошей сигары, дорогого одеколона и дезодоранта. Среди нас, аэродромных крыс, пропахших керосином и смазкой, был явно кто-то чужой.
Очень скоро он подал голос. Оказалось, что этот тип сидит рядом со мной. Между нами был только его чемодан или кейс — одним словом, что-то угловатое.
— Это надолго, парни? — Тот, кто говорил, не хотел, чтобы мы подумали, будто он трусит, но кое-какая дрожь в его голосе слышалась. И голос этот был мне знаком. Может быть, показалось?
— Минут на двадцать, — сказал оружейник Том Паркер. — сейчас артиллеристы начнут отвечать, и они заткнутся. Первый раз в нашей дыре, сэр?