Сегодня я без легкомысленных босоножек и кокетства, поэтому Чжу изредка посматривает на меня с лёгким сожалением. Так-то наряд почти тот же, только взамен топика лёгкая рубашка. Мульча расслабленно мурлычет мне в лицо.
«Фракция оппозиционной народной партии в парламенте подала запрос о прокурорской проверке фонда «Национальная культура». Лидер партии господин ВинЧон подозревает фонд в злоупотреблениях, участии в коррупционных схемах и протекционизме компаниям, дающим взятки президенту фонда в громадных размерах в форме спонсорских взносов…», — бодро и весело чирикает хорошенькая ведущая в телевизоре. На заднем фоне большой экран, в котором мужчина с неподкупным лицом этакого азиатского Робеспьера мечет громы и молнии с помощью энергичной жестикуляции.
Хорошенькое дело! ВинЧон решил, что пора начинать предвыборную кампанию? Не понимаю я его. По корейским законам президент не может занимать свой пост больше одного срока. Глупо, кстати говоря. За такой срок ничего для страны не сделаешь. Национально ориентированная политика — игра вдолгую. За один срок можно только успеть карманы набить.
— Онни, подай мне, пожалуйста, телефон, — максимально томным голосом прошу СунОк.
Ещё немного и сестрица начнёт мне поклоны бить и козырять по-военному, но в мелочах стоит насмерть. Меня это абсолютно не волнует, у каждого человека должен быть маленький уголочек, куда нет хода никому. Некий пятачок, который надо защищать до последнего. Для СунОк это право яростного негодования на мои мелкие команды. Мы обе знаем, что зайди разговор о серьёзных вещах, она галопом по моему слову поскачет. Я — сэнсей СунОк в гимнастике и уроках этикета. Одно это определяет очень многое. А сейчас мы шалим.
— Совсем обленилась, — недовольно выговаривает СунОк, — приподними задницу и возьми свой телефон.
— Дочь, не груби сестре, — одёргивает её мама.
— Ну, онни, — ною с наслаждением, — у меня мама, Мульча, мне не хочется всех беспокоить…
Мульча перестаёт мурлыкать и обращает строгий взгляд на СунОк. Сестрица держится.
Цирк прекращает ЧжуВон. Молча встаёт и подаёт телефон. Не сказать, что я сильно этим довольна, — пацак порушил мою любимую забаву, — но поблагодарить приходится. Набираю номер, делаю вид, будто не замечаю, как все навостряют уши. Все кроме Мульчи.
— Аньён, господин ВинЧон… — некоторое время приходится тратить на всякие ритуальные экивоки. Наконец приступаем к сути. В комнате тихо, — ЧжуВон убавил звук, — бормочет только телевизор.
— Господин ВинЧон, у меня для вас не очень приятные новости, — за что прошу простить великодушно, — но вам нужно это знать. Вы не очень удачно выбрали время для атаки на фонд «Национальная культура»…
— Да, мне тоже показалось, что госпожа СунСиль склонна к злоупотреблениям. Но вы ничего кроме мелочей не найдёте…
— Дело вот в чём, господин ВинЧон. Госпожа СунСиль выделила мне из фонда по моей заявке пятьдесят миллионов долларов. Дело в том, что я планирую гастроли в США, там целый комплекс проектов и мне до крайности нужны эти деньги…
В этот момент приходится делать паузу, выслушивая экспрессивные речи оппозиционного лидера. Ну, я же не виновата! Она сама ко мне пришла. Она пришла, а я её выдоила. Что такого?
Вдруг замечаю, что в комнате тишина почти полная. Телевизор что-то говорит лицом красавицы ведущей, но звук полностью отключен. Только бубнит мой смартфон далёким голосом недовольного мужчины. Понять мужчинку можно. Выделение таких огромных денег разом снимает все подозрения в том, что фонд создан исключительно для набивания собственного кармана. Нет, он реально занимается продвижением национальной культуры, именно тем, для чего и создан. Мелкие злоупотребления? СунСиль прикарманила полмиллиона или миллион долларов? Мелочь! Она легко их закроет, проверка ничего не покажет!
— Вы понимаете, госпожа Агдан, в какое положение мы попали?! — негодует ВинЧон. И кто ж тебе злобный буратино? Не я ж тебя нацелила вцепиться в этот, надо признать, сомнительный фонд.
— Вы легко можете выкрутиться из этого неприглядного положения. Заодно и укрепить нашу дружбу, — у меня рождается идея.
Тишина становится абсолютной, как в склепе. Даже Мульча перестаёт мурлыкать, удивлённо озирая всех.
— Господин ВинЧон, сделайте так. Снимите свой запрос на проверку фонда, мотивируя это моей просьбой и свидетельством в том, что фонд выполняет свои функции. Да, вы укрепите мой авторитет, но и свой не уроните. А также покажете своим избирателям, что мы не чужие друг другу люди…
Всё-таки он настоящий политик. Мгновенно взвешивает все «за» и «против» и приходит к очевидному выводу. А что ещё ему остаётся? Проверка кончится пшиком, это уже ясно. И значит, политические дивиденды получит не он, а президентша, его политический противник. Оно ему надо?
Кладу смарт на спинку дивана. В комнате по инерции звенит тишина.
— Чжу, прибавь звук, вдруг ещё что-то важное будет? — мои слова снимают заклятие тишины. Все начинают шевелиться, Мульча приступает к самому важному делу, снова мурлычет. Мама и СунОк кое-как, но отходят от оглушительного по своему масштабу разговора. Их любимой дочки и вредненькой тонсён. Национальный лидер парламентской оппозиции, фонд при президенте республики, пятьдесят миллионов долларов… есть от чего прижать ушки. А она мне ещё телефон подавать не хотела! Ха-ха-ха!
Чжу-то привычный. Он сам из этих заоблачных для обычного человека сфер. Его наследства лишили? А если вслушаться, как звучит эта новость: «Корейский принц Ким ЧжуВон лишён права на наследство в размере два миллиарда долларов»? Вроде низвержение с высот, но грандиозного масштаба ведь не отнимешь. Кто ещё способен на такое, лишиться двух миллиардов долларов? Очень немного таких людей у нас в Корее. Да в любой стране. Поэтому он намного легче переносит такие события. Или нет?
Через полчаса меня, беззаботно болтающую ножками, ЧжуВон относит в спальню. С какой-то преувеличенной почтительностью.
— Никак не могу определиться, как к тебе относиться, — жалуется он, валясь рядом на кровать.
— Как к любимой жене, как ещё? — удивляюсь непонятным сложностям. Трёт лоб.
— Да-да… и вдруг любимая жена начинает рулить национальным парламентом…
— А чо такого? — невинно округляю глаза. — Подумаешь, толпа глупых мужчин…
Хихикаю, а пацак со зверским рычанием начинает меня трясти. Якобы в ярости.
— Всё-таки жалко, что ты вчерашних фокусов не стала повторять, — через минуту после того, как отвалился от меня, замечает пацак.
— С ума сошёл! Если я так буду делать каждый раз, то через неделю с ума сойду.
Надо ещё заметить, что сам ЧжуВон вчера заснул, как коней продавши. Такое нечасто бывает, чтобы он одним разом ограничивался. То есть, он тоже выложился. Но про этот нюанс я умолчу.
В этот раз, конечно, всё спокойнее прошло. Закидываю голову ему на грудь, самое время не очень приятную новость сказать. У него сейчас эмоциональный фон на нуле.
— Через неделю-полторы отбываю в Америку. Хочу через неделю, но как всегда, чего-то в последний момент не срастётся…
— А у тебя уже всё готово? — голос у него спокойный, хотя лёгкое огорчение присутствует.
— Всё никогда не будет готово, — отвечаю философски, — но полтора десятка новых песен… ёксоль! Совсем забыла! Мне в Японию надо по-быстрому слетать!
В Америке мне надо киносъёмки запустить. По договорённости с Робинсом без меня он решает только организационные вопросы. Неделю назад сообщил, что в принципе всё готово для начала съёмок.
— Следующая неделя вообще будет суматошной, — продолжаю делиться планами, — возвращаться домой буду поздно, после восьми часов вечера.