- А ведь пролезу, пролезу, смогу... - шепчет он своим рукам, успокаивает их дрожь, - только проволоку... сейчас, б...ь, подожди...
Он кое-как срывает ржавую паутину с окна, рвет пальцы в мясо, шипит и матерится сквозь редкие зубы, откидывает штык куда-то вглубь темноты, хватается за прутья, пытается подтянуться и тут же по его израненным пальцам кто-то оттуда, снаружи, ударяет прикладом винтовки. Он падает ослепленный болью и беспомощно, наощупь, ползет. Встает на ноги, спотыкается и еще раз слепнет от луча фонаря, ударившего в лицо. Из-за угла выбегают они. Их много, они шумят, фыркают, стучат сапогами, шумно дышат незнакомыми запахами ему в лицо. Они его бьют, но не сильно и не больно, а так, ради соблюдения правил. Заламывают руки, стягивают их сзади веревочной петлей, затем вяжут ему ноги, валят на пол, на живот и убегают. Один оборачивается, странно улыбается, грозит ему "Вальтером" и обещает скоро вернуться.
Он лежит, прижимается щекой к холодному полу и видит прямо перед собой холодное лезвие штыка. Он извивается червяком, дергает ногами, переворачивается на спину и синеющими пальцами хватает штык, перехватывает его и замирает в неудобной позе, на боку, только пальцы его двигаются, шевелятся, перехватывают остывшую сталь и у него почти сразу получается разрезать, разорвать веревку. Он прогрызается сквозь узлы на ногах, вскакивает на непослушные ноги-палки и бежит сквозь темноту, почти не останавливаясь, почти не задумываясь о том, что на его сумасшедшем пути могут неожиданно вырасти стены.
Вот он уже рядом с дверью, совсем рядом с выходом. Сырой сквозняк гладит его по голове, шевелит волосы успевшие отрасти за время, которое он провел в окружении. А ему кажется, что это ветер свободы и счастья, ветер солнечного дня, ласкового обтекает его и подталкивает к выходу. И тут дверь резко распахивается, на пороге появляется резкая, очерченная страшным сиянием, огромная тень. Он прыгает в сторону, хватает свой ППШ, лежащий у стены и замахивается прикладом на тень, рычит что-то сквозь разбитые губы, брызжет слюной, отчаянно не хочет показать свой страх, свою слабость, но колени дрожат, голос срывается, а тень становится все больше, идет прямо на него...
Тень останавливается и кричит ему голосом матери:
- Лешка, брось ты эту палку! Лешка, беги скорее во двор, там твой отец. Пришел... Живой... Лешка!
Он проскакивает под рукой матери, расталкивает пацанов, столпившихся рядом с выходом из подвала, вырывается на солнечный свет и чувствует как слезы снова начинают литься из его глаз, текут по проторенным дорожкам, огибают его губы и щекочут, щекочут его, капают с подбородка. Он слизывает мутную соль, пробует ее на вкус и бежит к большому человеку, стоящему посреди двора на нелепой деревянной ноге. Вокруг большого человека собрались соседи, даже Василич стоит рядом со своей неизменной метлой, со свистком на жилистой шее.
Лешка бежит и кричит, не слыша своего голоса:
- Папка, вернулся... Папка!
Отец медленно разворачивается, загребает его в охапку, подкидывает его вверх, в синее апрельское небо и прижимает к себе, к своей шинели и неумело, неуклюже гладит сына по голове.
Василич пробирается сквозь собравшуюся толпу и, откашливаясь, отводя в сторону глаза, спрашивает у Лешкиного отца:
- Hу что, как там, на войне?
- Как?.. Страшно там, Василич, - говорит отец. Он опускает сына на землю и, прихрамывая, уходит в свою старую квартиру, где на столе, в полутемной комнате, сиротливо лежит кусок сахара и несколько кирпичиков черствого невкусного хлеба.
декабрь 2002 - январь 2003 (c) andy emelyanov