Вселенная бесконечна и в направлении будущего, и в направлении прошлого. Сфера прошлого постоянно растёт, осваивая всё новые пространства будущего. Сфера будущего постоянно растёт соответственно потенциалу прошлого, реагируя на его опыт всё новыми перспективами и горизонтами вероятного развития.
При этом все решения настоящего всегда несовершенны, так как основаны на неполных знаниях прошлого и вынуждены отчасти включать в себя тёмное пространство будущего, в качестве необходимого для развития элемента непознанного, неопределённого и ошибочного. Таким образом, не только предположения о будущем, но и опыт прошлого всегда будут содержать в себе бесконечный потенциал неизвестности, потенциал былых и грядущих ошибок и несовершенств. А значит, прошлое можно бесконечно переосмысливать, познавать всё глубже, всё шире, находя в нём бесконечный потенциал для развития будущего.
Всё больше понимая прошлое, мы всё дальше продвигаемся в будущее. Так как в обоих направлениях нет предела, вопрос о начале начал всегда будет лишь откладываться всё далее и уточняться всё более, но никогда не разрешиться вполне. Можно сказать, что момент возникновения бытия всегда остаётся в настоящем времени, в точке актуальности, в самой частице «время». Наша «неуловимая» реальность, как бы постоянно пульсирует, ежемоментно возникая в будущем и тут же исчезая, становясь прошлым. То есть, мы живём в самом моменте возникновения жизни, в самом начале начал. Практически это значит опять же «внутри тайны» и потому никак не оспаривает сказанного мною ранее.
Наступила тишина. Вася дышал глубоко, ровно и с удовольствием. Дорога теперь пошла на подъём и Пантелей тоже задышал глубже, нащупывая удобный для себя ритм движения и сетуя:
- Все эти разговоры, так сбивают дыхание...
Когда подъём кончился, Пантелей вдохнул побольше сырого воздуха и выдохнул словами:
- А ещё, во вселенной нашей, по обыкновению обратного пути у человека нет. Единожды покинув пространственно-временную точку своего отправления, никто не в состоянии к ней вернуться в полном и точном научном смысле. Потому я тебе всё так подробно и рассказываю, с лирическими и философскими отступлениями. Чтобы ты получше понял, куда идёшь, зачем, а может и уточнил немного, кто ты Вася сам по себе есть.
Темнело, но привала Пантелей не командовал. Вася «сканировал» спину Пантелея и сомневался. Никогда точно не скажешь, когда человек шутит, когда врёт и какова будет во всей этой болтовне доля правды. Этакая неизбежная доля правды, которую как шило в мешке не утаишь; этакая доля правды необходимая иной раз для обёртывания лжи. Говорит Пантелей подозрительно красиво. И непонятно, чего такого Пантелей в Васе особенного нашёл, кроме врождённой Васиной авансированной веры во всякого человека, покамест ни разу не успевшего Васю обмануть? С чего вдруг Пантелей его выбрал? Людей на болотах навалом, в ассортименте: непонятые поэты и одноразовые герои, чудаки и суперпрагматики, бесплодные циники и бестолковые романтики. Зная себя давно и хорошо, Вася никак не находил в себе ничего такого особенно интересного, ни для науки, ни вообще.
Вася вспоминал, как шёл в Зону, твёрдо решив, что никогда не вернётся. Он знал про байки о вернувшихся. Но и рассказов-то этих было не так много, а уж действительно вернувшихся... И даже эти немногие были уже якобы не те что раньше, а то может и вовсе не они это были... В общем, когда доподлинной правды на грош, то пока до людей она дойдёт, обрастёт чёрте чем, так что уже и ковыряться в этом не захочется. Словом, на возвращение Василий тогда не рассчитывал.
Вася вспоминал жизнь на Большой земле и всех, кто когда-либо в жизни его обманывал. Всякий раз обманщики говорили разное, и все были по-своему неповторимы. Ком из дел минувших и нынешних сомнений вдруг застрял у Васи в горле, не давая сказать что-либо, мешая дышать и вот уже даже двигаться...
- Чего встал-то? - голос Пантелея звучал совсем запросто и не выдавал, ни удивления, ни возмущения.
Василий молчал. Пантелей невесело усмехнулся:
- Не вовремя ты засомневался.
Постояв немного, Пантелей не спеша двинулся дальше, давая Васе возможность себя догнать. У края очередной, особенно большой лужи Пантелей вдруг вновь остановился и обернулся: