— Кира-а-а… — медленно скатывается с его губ мне в кожу обжигая.
Не нужны слова, мы не разговариваем, разговор будет потом…
Довёл меня до сладостного исступления. Тело задрожало и дыхание было неровным, одной рукой схватилось за его шею выгибаясь дугой и вжимаясь плечами в его грудь, другой рукой сжимая простынь. Дал время прийти в себя несмотря на сильное желание. Потянулся к губам целуя нежно. Меня отпустило, тело расслабилось, ещё секунда и он вновь погружает меня в состояние падения в пропасть. Наши руки сплетаются с каждым его движением во мне. Сжимаются всё крепче и движется всё быстрее, напрочь теряя самообладание. И так до тех пор, пока уже из него, как и из меня не вырываются довольно громкие стоны. Оба летим в эту пропасть наслаждения друг другом.
Молчание обоюдное, плавно с каждой секундой становилось тяжёлым. Давило необходимостью начать тяжёлый разговор.
— Не нужно, не порть. — тихо, но твёрдо сказал Роман, когда я уже готова была начать этот разговор, вдохнув перед этим глубоко.
За его словами тоска навалилась с новой силой, сжимая и скручивая внутри. Выдохнув, медленно освободилась от его рук, села. Нащупав нетвёрдой рукой свою сорочку и одев, не глядя на Рому ушла в душ. Смыть с себя это наваждение подавляя желание закатить хотя бы даже внутреннюю истерику.
Дышала размеренно, считала до ста, заламывала руки до отрезвляющей боли, но не проронила ни одной слезинки и не пожалела о близости. Когда привела себя в порядок, Романа уже не было на кровати. Да и в самой комнате его не было. Испугалась, что он опять уехал, и нормального разговора, между нами, уже не состоится, но Соня сообщила мне при помощи записи на своём телефоне, что Роман в кабинете. Завтрак был отложен на неопределённое время, я направилась к своему мужу, всё же надеясь, что мы всё решим и он им останется. Отрицать мою любовь к нему было бессмысленно, как и не замечать убивающее действие его хобби на неё и на меня.
Зашла в кабинет, Роман сидел за столом и опять пил и, судя по всему, ждал меня.
— Роман, я прошу тебя… — начала без промедлений, только шагнув через порог, он перебил.
— Тшшш. — приложил палец к губам, а взгляд на янтарную жидкость в стакане, — Тихо Кира. Тебе было хорошо, и ты забыла сейчас и тогда тоже забыла, хотя я убил на твоих глазах. Почему же я должен перестать убивать тех, кто не достоин жить? Что изменится для тебя, если их вместо шестнадцати, однажды станет семнадцать? — он поднял на меня свой усталый взгляд, лицо страшное, искажённое, на старика похож.
— Я не хочу, чтоб ты убивал! Я хочу жить спокойно, ты понимаешь, что тебя могут поймать?! А что, если ты ошибёшься? Убьёшь невинного человека? Я не хочу об этом всем думать! Ты хотел жену, ребёнка, начать всё заново, ты просил у меня шанс! Чего тебе не хватает?! — меня просто снова порвало, орала как сумасшедшая словно он от этой громкости меня услышит.
Нет, не слышит.
— Я не обещал тебе, что брошу. Шанс просил, изменить свою холостяцкую жизнь одиночки. Семью иметь. Но я не обещал тебе Кира. — уставший и снова пьяный, поддался чуть вперёд облокотившись на стол, а я попятилась назад, пока не ударилась спиной в дверь.
Поморщился. Не понравился мой страх.
— Обещал! Я…тогда возле набережной, сказала тебе, просила, чтоб ты перестал убивать… — голос дрожал, меня трясло, и я начала задыхаться словно в панике.
А он спокоен. Он Удав. Чёртов гребанный Удав.
— А я сказал тебе выбрать год, и ты выбрала. Где между этими двумя фразами было обещание, что я брошу? — снова откинулся на спинку кресла, налил до краёв и выпил как воду.
Я утёрла скатившиеся по щекам слёзы, с трудом соображая сейчас, что сказать. Он сука прав! Он не…он просто хитрый мать его удав! Я ничего ему так и не ответила, только всхлип вырвался из меня. И чёткое осознание того, что нужно бежать из этого дома, он не поменяется, нет.
А Рома, пока я тряслась в истерике у двери, открыл ящик своего стола.
— Хочешь уйти Кира? — посмотрел в этот ящик, потом на меня.
Я долго соображала, что ответить, а он смотрел на меня с интересом. Словно сканировал, правду скажу или совру. Правда выстрелила первой, опережая лож во спасение.
— Да! Если ты не прекратишь убивать, я хочу уйти! — выкрикнула, срывая голос, горло уже саднило от этого крика, но это было ничто по сравнению с той беспросветностью внутри меня, а мне это всё не нужно.
Я жду ребёнка, хочу спокойствия и безопасности, а не вот этого всего. И поражая своим хладнокровием, Рома достал пистолет, защелкнул затвор, и выложил его на стол. Опять.
— Иди. Только тогда придётся нажать на курок. — а лицо спокойное, выражение равнодушия и уже не старик вовсе, просто пьяный мужик.
Пьяный и сумасшедший.
— За что? За что ты так со мной? — слёзы потекли с новой силой, стекая по шее.
Сползла по стенке скуля и подыхая.
— Выход есть всегда. Стреляй и уходи. По-другому не будет. — тяжёлыми словами убивал сейчас, своим холодным в этот момент взглядом закапывал.
Снова утёрлась рукавом халата, сжав челюсти, перестала скулить, а подыхать… Подыхать так с музыкой, красиво…Хребет у меня есть и характер есть и хрен тебе чёртов Удав! По-твоему всё равно не станет. Поднялась с пола, со злостью, мой неровный шаг к столу, на его лице не дрогнул и мускул. Трясущейся рукой взяла пистолет со стола, оцарапав полированную поверхность.
Вздёрнул голову вверх, шумно выдыхая. Навела на него дуло пистолета, шагнула назад, а он словно считал с этого моего шага то, что я задумала, прищурился. Улыбнулась очень плохо, больной, сумасшедшей улыбкой и согнула руку. Весок обожгло холодным металлом.
— Кира! — и вот он испугался, этот испуг в его взгляде словно бальзам по измученной душе, не всё равно ему да.
Едва дёрнулся вперёд с места, но замер, не решаясь делать резких движений, я отшагнула ещё дальше, выставляя свободную ладонь вперёд. Хотела успеть сказать. Посмеяться над ним так же, как он посмеялся надо мной.
— Ты сам сказал стрелять. — засмеялась, а по щекам обжигающие слёзы, но на душе так спокойно, словно всё правильно и это не глупость.
— В меня стрелять Кира…Не делай глупостей… — сорвал дыхание шепча, во взгляде его уже не страх нет.
Боль в вперемежку с надеждой на то, что отведу дуло от виска.
— Выход есть всегда. Стреляй и уходи. Так ты сказал, где в этих фразах сказано, что я должна стрелять в тебя? — засмеялась снова, срыв нервный, истерия, я собой довольна, нет страха во мне, довольна, что он есть в любимых голубых глазах.
Только теперь есть. А это печально.
— Я выстрелю и уйду одновременно. Всё честно. Всё как ты сказал. — произнесла, с трудом сдерживая смех, он вырвался из меня после, под этот смех я чуть не нажала на курок, но Рома был проворней.
За один прыжок оказался рядом, и одним резким движением выбил из моей руки пистолет, падая со мной на пол. Мой дикий смех плавно перешёл в вопль, я выла то ли от неудачи своей, то ли оттого, что Рома шептал мне на ухо обещания, что бросит. Никого больше не тронет. Оттащил меня к диванчику, усадил к себе на колени. Гладил по волосам и обещал, что никого и никогда больше не тронет.
21
Меня привёл в чувства врач, я очнулась в Роминой спальне, от ударившего в нос запаха нашатырного спирта. Сначала не поняла, что происходит, забыла. Но постепенно память вернула всё на свои места вместе с иррациональным ужасом. Заплаканные и опухшие глаза болели и едва открывались, горло было сорвано, и я не понимала, зачем меня, вообще, сейчас разбудили.