— Да уж…
Пару минут посидели молча. Как на похоронах. Когда надо бы о чем-то говорить, но все темы кажутся неуместными.
— Ну, я, пожалуй, поеду, — хлопнул себя по коленям подполковник. — Дела еще, знаешь ли.
— Хорошо, — снова ноль эмоций. — Рад был познакомиться лично.
— Да-да. Мне тоже, — покивал опекун, которого я видел второй раз в жизни. — Поеду.
И уже у двери, словно решившись, остановился и выдал:
— Не держи обиды на свою маму. Ладно? Она славная женщина, и пытается забыть… Понимаешь? Твой отец, при всем моем к нему уважении, был… тяжелым человеком.
— Был? — вскинул я брови. — Вам что-то о нем известно?
— Нет-нет, — взмахнул руками тот. — Не более остальных. Не более…
— Жаль, — искренне огорчился я и даже попробовал улыбнуться. Получился какой-то волчий оскал. Еще зарычать не хватало.
— Все, — отрезал сам себе пути отступления Варгов. — Уехал. Нужно чего будет — звони. Приятно оставаться и успехов в учебе.
Кивнул. И подумал о том, что такие вот, общепринятые словоформы — они настоящее спасение для людей, не знающих как поддержать разговор ни о чем. Для чужих друг другу. Для тех, с кем молчать неуютно.
— Сурово, — пропищал кто-то сзади, когда Варгов уже вышел, и я захлопнул за ним дверь в общий на две спальни коридор. — Прости, у тебя дверь была приоткрыта, а слышимость здесь ого-го.
— Буду иметь в виду, — хмыкнул я. С уходом опекуна настроение начало понемногу ползти вверх. — Здравствуй, неведомый сосед.
— Это, как неведома зверушка, что ли?
— Ну почему зверушка? — сделал вид, словно удивился я. И заглянул мальчишке за спину. — Хвоста нет. Значит — соседушка[10].
— Я человек, — обиделся малыш.
Нужно было признать, на ниссе парнишка совсем не походил. Да, маленький. Ну, так, а чего еще ждать от мальчишки десяти или одиннадцати лет? Опять же, представители дивного народца в большинстве своем вид имеют маленьких, сухоньких, часто даже сутулых старичков. А этот щекастый карапуз. Да еще и в очках, чего у волшебных существ быть не могло.
— У людей есть имена. У тебя есть?
— Добружко я, Утячич, — с готовностью улыбнулся сосед. Старший класс начальной ступени. А ты?
— Антон Летов, — тоже чуточку растянул губы я.
— Я тебя раньше у нас не видел, — тут же, решив, что на этом приличия соблюдены, затарахтел малыш. — Перевелся?
— Дома учился. Теперь вот пришлось поступить, чтоб экзамены сдать на аттестат.
— Дома? Болел что ли?
— Вроде того, Добружко. Вроде того.
— Ну, выздоровел, и Слава Богам, — звонко, так что по ушам резануло, засмеялся парнишка. — Выздоровел же? Да?
— Да-да, выздоровел, — чуточку поморщился я. — Ты шумный? В смысле, ругаться будем, если ты не будешь спать давать?
— Не, не шумный. Чтоб шуметь, одного человека мало. А ко мне никто не ходит.
— Чего так? Друзей нету, что ли?
— Есть, друзья, — с вызовом бросил сосед. — Как без друзей жить? Мы в клубе шумим. Я в клуб шуметь хожу. Там не запрещают.
— Хорошо, — сказал, чтоб что-то сказать, я. — Ну, будь здоров, Добружко Утячич. Мне еще вещи по полкам разложить нужно. И к куратору сходить.
— Могу проводить, — неожиданно для мелкого, деловым тоном заявил тот. — У нас один.
— В каком смысле — один?
— Ну, раз тебя ко мне подселили, значит у наших классов куратор один и тот же, — вытаращил он кругленькие глазки, показавшиеся и вовсе огромными за толстыми стеклами очков. — Нешто он будет по этажам бегать за каждым?
— А зачем ему вообще сюда бегать?
— Ну а вдруг ты драться станешь? А младших нельзя обижать. О нас нужно заботиться. Мы ваша смена и память. Вот получишь ты свой аттестат и уедешь. Кто-то же должен будет о тебе помнить.
— Вон оно что? — я удивился, теперь уже по-настоящему. — А зачем?
— Чего зачем?
— Помнить зачем? Я уехал, ты уедешь. Так жизнь и устроена.
— Так просто? А Момшанский говорит, что пока тебя здесь помнят, Лицей остается твоим отчим домом и родительским гнездом. Иных вот и по сто лет помнят…
— Момшанский — это у нас кто?
— Это наш куратор. Растопша Жданович Момшанский.
— И как он? Суровый?
— Не. Хороший. Добрый. Только говорит сложно и быстро. Поначалу половину не понимаешь. Потом — ниче. Привык.
— Ясно. Ну, тогда — договорились. Как соберусь идти, постучусь. Пойдем, познакомимся с твоим Момшанским. Ты меня, прям, заинтриговал.
— Да не стучись, — пухлой ладошкой отмахнулся сосед. — Я и так услышу.
Я хмыкнул, подумав, что шпион из соседа совершенно никакой бы вышел. Сам не замечает, как все секреты мне выболтает. Потрепал малыша по голове, и пошел раскладывать вещи. Хотя бы для того, чтоб убрать, наконец, с глаз долой ненавистные чемоданы.