Кто бы сомневался, что Мэл не сможет. У него родня и связи. У него фамилия. У него отец, на столе которого в стопочке "горячих" дел лежит досье на некую Папену Э.К., студентку третьего курса, и любое мое слово или движение в поле зрения Мэла находятся под прицелом пристального внимания его родителя. Мне не дадут спокойно вздохнуть, пока парень неподалеку. Сколько можно? Осточертело жить с оглядкой, боясь разоблачения из-за неосторожного поведения.
- Как же я забыла, что твой папочка может всё? - выкрикнула я, не сдержавшись. - Ах, сынулечка связался не с той! Ах, деточка заразится от швали! Папуля не побрезгует и трусы ко мне залезть, чтобы найти доказательства!
Выговорилась и испугалась. Что я несу? Мне сейчас свернут шею.
- Ты права, - сказал медленно Мэл. - Залезет, если потребуется.
Странный у него был взгляд - шальной, с безуминкой. Да и я, наверное, выглядела не краше. Меня трясло внутри, а снаружи леденело, покрываясь коркой льда. Хотела сказать, что вовсе не считаю Мэла папенькиным сынком, что он сам по себе невероятный парень, но... не стала. Разогнались сани с горы - не остановить.
- Думаешь, ты особенный? Ничего в тебе нет, кроме фамилии и денег. Ни-че-го! Такой же, как все. Один из многих. Только гонору через край, а убери напускное, и останется ноль. А я выбрала единичку!
Убивала. Мерзкими, отвратительными словами убивала нас. Корежила, кромсала, увечила всё, что произошло хорошего между нами, а душа обливалась слезами от бессилия.
Отрывала от себя, выдирала - кусками. Потому что чувствовала: он не отступит и не устанет искушать меня день за днем - взглядами, словами, прикосновениями.
Так надо. В одиночку я справлюсь со своей болезнью, а рядом с ним не вытяну. Двум зарядам нельзя приближаться друг к другу. Наши дороги должны разойтись.
И реветь не буду. Не здесь и не сейчас.
- Так что пусть твой папуля приглядывает за Эльзушкой. Кстати, её тоже обеспечили таблеточками от нежелательных внуков? Наверное, и инструктаж провели по безопасным отношениям. Так сказать, регулируете рождаемость в отдельно взятом семействе, - выдал мой язык, и я отшатнулась к стене, прикрыв рот рукой. Вот дрянь!
Мэл не повелся на словесный понос. Нахмурившись, с гуляющими желваками, смотрел на светлый прямоугольник проема и молчал. Потом опустил руку, давая мне возможность сбежать, и сказал:
- Балда ты, Папена. Смотришь и не видишь. Неужели ничего не поняла?
А что мне нужно видеть? Я понимала только, что еще секунда, и разревусь самым позорным образом, и повисну на шее у Мэла, прося, умоляя о прощении. И зацелую. И устрою мерзкую сцену, крича, что не отпущу его ни за какие коврижки.
Поправив сумку, я ринулась в проем и выскочила в спортзал. Тренерская оказалась рядом.
Отдав старшему тренеру, молодцеватому подтянутому мужчине, конверт с извещением и получив взамен расписку, я выбралась из спортивного ада через женские раздевалки, обозначенные значком "Ж" и дамским силуэтом в ромбике.
Не помню, как доползла до туалета и закрылась в кабинке, дав волю отчаянию. Но ни слезинки не выдавилось. Сплошная пустыня.
Что я наделала?
16.7
Горюют и бьются лбом о стену, то есть о дверцу туалетной кабинки, истеричные и нервные особы. Что случилось, того не миновать. Слова правды вылетели и с размаху нокаутировали Мэла, ударив по самолюбию.
Была ли правда? А хотя бы и кривда. Теперь неважно.
Всего-то достаточно показать себя взбалмошной девицей, у которой что на уме, то и на языке.
Не буду жалеть: ни его, ни себя. Чтобы обоим поровну.
Про отца правильно сказала, это факт. Хотя Мэл не удивился, что я знаю о должности его папаши. Смелая, этого не отнять. Смелыми бывают либо дураки, либо герои. Кто-нибудь видел здесь героев?
А про ноль перегнула. Мэл способный и знает гораздо больше сверстников. Опять же, почему? Потому что он - из семьи, чье родословное древо омывает корни в земной мантии. Гонял бы Мэл на машинах последних моделей, родись он в семье инженера и школьной учительницы? Выбирал бы из вереницы девиц, закрыв глаза и наугад ткнув пальцем, если бы появился на свет "слепым"?
С его характером всё возможно...
И ведь не встал на одно колено, воскликнув: "Прости меня, образину, за обидные слова в столовой. Краше тебя нет на этом свете и на том". Посчитал, что достаточно парочки фраз, оброненных невзначай. Видите ли, товарищ не приучен извиняться перед девчонками. Привык, чтобы они сами на него вешались и прощали грубиянские выходки.
По мне, наверное, издалека видно, что я терпеливая к хамству - закамуфлированному и открытому. Что ни брось - все проглочу. Пообижаюсь и забуду.
Нетушки. Навечно.
Так что слова оказались верными, обжегши словно пирожки с пылу с жару.
Хороша тирада. Убаюкивает, успокаивает.
И ведь права я, права! Хотя правда однобокая, но полезная. Как прививка для повышения иммунитета.
Поганое ощущение. Будто вылила на себя ушат помоев - самой худо от того, что наговорила. От своей же несдержанности воротит. Может, не следовало сгоряча? Стоило тщательнее подбирать слова, обойдя стороной двусмысленности и острые углы...
Вот-вот, послать письмо на надушенной бумаге и вложить засохший цветок. Мол, также скукожились и мои чувства... Тьфу, какие чувства?
Кстати, идея с письмецом неплоха, но запоздала. По крайней мере, я переписала бы черновик раз на двадцать, прежде чем отправить адресату окончательный вариант. Или, в конце концов, скомкала бы и выбросила в мусорное ведро.
Не понимаю себя. То сержусь на Мэла до трясучки, а через мгновение оправдываю и защищаю. Докатилась...
В канализацию его - спутанный клубок непонятностей. К Тао Сяну. Выбросить на помойку и не терзаться. Надо жить проще и тогда будет легче: дышать, говорить, смотреть - на Мэла. Встретится другой, добрый и ласковый. И без начальственного папы. И невидящий, - у меня нет особых запросов.
Соберусь и пойду. И никто не помешает зажить по-новому, пусть и с душком в душе. Каламбур, чтоб его.
Из кабинки я выползла, закинув сумку на плечо, а из туалета не успела выйти. Эльза-красавица и белобрысые пешки за её спиной закрыли путь к свободе.