Повстанцы постепенно захватывали город, гася последние шумные вспышки сопротивления, и наступило какое-то спокойствие, иногда прерываемое дронами и самолетами, сбрасывающими бомбы с небес — связанные между собой машины, чаще всего невидимые глазу — и публичными и непубличными казнями, продолжавшимися почти безостановочно, с телами, повешенными на фонарях и биллбордах, словно некая форма украшений к наступающим праздникам. Казни происходили волнами, и, как только очищался район, его охватывало атмосфера передышки от случившегося пока кто-то не совершал нечто вроде правонарушения, а правонарушения, чаще всего назначаемые случайным образом, без исключения наказывались беспощадно.
Отец Саида каждый день посещал дом своего родственника, который был словно старший брат отцу Саида и всем остальным живым родственникам, и там он сидел со пожилыми мужчинами и пожилыми женщинами, пил чай и кофе и обсуждал прошлое, и все они были хорошо знакомы с матерью Саида, и у каждого находился какой-то рассказ, где она выступала в главной роли, и пока отец Саида был с ними, он ощущал не то, что она все еще жива, поскольку важность потери ее поражала его вновь и вновь каждое утро, а, скорее, что он мог разделить с ней хоть какую-то малость общности.
Отец Саида надолго задерживался у ее могилы каждый вечер по дороге домой. Однажды, когда он там стоял, он увидел молодых ребят, игравших в футбол, и обрадовался их виду, и ему вспомнилось, как он сам играл в футбол в их возрасте, но потом он понял, что они были не мальчиками, а подростками, молодыми парнями, и они играли не с мячом, а с бараньей головой, и он подумал: «Какие варвары», но затем до него дошло, что мячом служила не баранья голова, а человеческая, с волосами и бородой, и ему очень захотелось поверить в то, что он ошибся, что свет осветил игру не так, как надо, и его глаза обманули его, и это он сказал себе, стараясь не смотреть в их сторону, но что-то в их поведении оставило мало сомнения в очевидности правды.
Саид и Надия в то же время полностью погрузились в поиски выхода из города, и, поскольку наземные пути были слишком очевидно опасными для попыток, означало только одно: исследовать возможность перехода через двери, и в это верило большинство людей, особенно после заявления повстанцев, что попытки использования и недонесение о двери заслуживали наказания, как всегда и довольно уныло, смертью, и еще потому, что радиостанции на коротких волнах заявляли, что даже самые уважаемые международные медиа подтверждали существование дверей, и что мировые лидери обсуждали их наличие, как важный глобальный кризис.
Следуя совету друга, Саид и Надия вышли на улицу с наступлением темноты. Они были одеты согласно правилам одежды, и у него была борода, согласно правилам бороды, а ее волосы были спрятаны согласно правилам волос, но они старались держаться краев дорог, оставаясь в тени, как можно дольше, стараясь не попасть на глаза никому, стараясь при этом не выглядеть старающимися не попасть на глаза. Они прошли мимо тела, висящего в воздухе, и не унюхали вони, пока на них не начал дуть ветер, и тогда смрад стал почти невыносимым.
Из-за летающих роботов высоко в темнеющем небе, невидимых, но никогда не покидающих сознания людей в те дни, Саид шел, слегка наклонившись вперед, словно от тяжести мысли о бомбе или ракете, готовящейся попасть в него в любой момент. В отличие от него, чтобы не выглядеть виноватой в чем-то, Надия шла выпрямившись, и если бы их остановили и проверили бы их удостоверения личностей, и оказалось бы, что он не вписан ее мужем, то она могла бы привести спрашивающих домой и показала бы фальшивку якобы свадебного сертификата.
Человек, которого они разыскивали, называл себя агентом, хотя было не совсем ясно: из-за его специализации в путешествии или из-за секретности операций, или из-за чего-то еще; и они должны были встретиться с ним в лабиринтной мрачности сгоревшего торгового центра — руины с бесконечными входами и укромными местами, при виде чего Саид пожалел, что не настоял на неприходе Надии, а Надия пожалела, что не принесла с собой факел или, хотя бы, нож. Они стояли, еле различая обстановку вокруг себя, и ждали с нарастающим беспокойством.