Мать провела ночь в приюте, чтобы дочь смогла попрощаться со всеми. И, когда мать и дочь вместе вернулись к кантине, то хозяин впустил их, качая головой, но улыбаясь улыбкой, прячущейся в его усах, отчего свирепый вид его стал немного нелепым, и мать и ее дочь ушли.
Саид и Надия услышали, что в Лондон прибыли военные и добровольческие вооруженные формирования со всей страны. Им представились британские отряды с названиями прошлых времен и в современном обмундировании готовые усмирить любое сопротивление, попавшееся им на пути. Похоже, назревала большая бойня. Они оба прекрасно понимали, что Лондонская битва могла быть лишь безнадежно односторонней, и, как многие другие, не пытались уходить далеко от своего дома.
Операция по очистке мигрантского гетто, в которую попали Саид и Надия, началась довольно плохо: с раны полицейского в ногу в самые первые секунды вхождения его отряда в занятое здание кинотеатра у Марбл Арч; и затем раздались глухие звуки стрельбы оттуда, а потом — из других мест, нарастая и нарастая, повсюду; и Саид, очутившийся на открытом месте, бросился бежать домой и наткнулся на запертую входную дверь, и он начал стучать по ней, пока она не открылась, и Надия задернула его внутрь и захлопнула дверь за ними.
Они забежали в их комнату, задвинули их матрас в окно и сели вместе в углу, и стали ждать. Они услышали вертолеты и еще стрельбу, и объявление покинуть мирно зону такое громкое, что задрожал пол, и они увидели в щель между матрасом и окном тысячи листовок, падающих с неба, а потом они увидели дым, и почувствовали запах горения, и затем все затихло, но дым и запах длились долго, в частности запах, проникающий даже тогда, когда поменялось направление ветра.
Той ночью пришел слух, что больше двухсот мигрантов сгорело в здании кинотеатра — дети, женщины, мужчины, но, особенно, дети, много детей; было ли правдой или нет, как и другие слухи о кровавой бойне в Гайд Парке или в Эрлс Коурт, или в Шепередс Буш, что мигранты погибали в большом количестве, и чего бы там ни происходило, но что-то все же произошло; и возникла пауза, и солдаты, полицейские и добровольцы, продвинувшиеся по краям гетто, вернулись назад, и больше не было никакой стрельбы той ночью.
Следующий день был тихим, и день после, и на второй день тишины Саид и Надия вернули свой матрас из окна и решились на выход наружу и поиски еды, но ничего не нашли. Места раздачи еды были закрыты. Какую-то еду раздавали через дверь, но ее было совсем мало. Собрался Совет и реквизировал все продовольствие в трех домах, и его решили раздавать пайком, большинство — для детей, и Саиду с Надией доставались лишь горсть миндаля на день и банка сельди на два дня.
Они сидели на их кровати и смотрели на дождь и разговаривали, как прежде, о конце мира, и Саид стал рассуждать вслух опять о том, смогут ли их убить местные жители, и Надия вновь повторила, что местные жители были так напуганы, что смогли бы сделать что угодно.
«Я их понимаю», сказала она. «Представь, если бы ты жил здесь, а миллионы людей со всего мира внезапно прибыли бы».
«Миллионы прибыли и в нашу страну», ответил Саид. «Когда у них были войны».
«Там было по-другому. Наша страна была бедной. Нам казалось, что ничего особенного не теряли».
За балконом дождь стучал по горшкам и кастрюлям, и время от времени Саид и Надия вставали, открывали окно, несли два сосуда к душевой комнате и выливали их в заткнутую пробкой ванну, как решил Совет на случай аварийного хранилища воды, которая больше не поступала по трубам.
Надия посмотрела на Саида и не в первый раз задалась вопросом: не увела ли она его в сторону с его пути. Она подумала, что он, возможно, колебался в принятии решения покинуть их город, и она подумала, что, возможно, она могла бы подтолкнуть его к любому решению, и она подумала, что он был добрым и порядочным человеком, и ее объяло чувство глубокого сочувствия к нему в тот момент, смотря на его лицо, вглядывающееся в дождь, и она поняла, что в своей жизни не из-за кого никогда не переживала таких эмоций, какие возникли в ней из-за Саида в первые месяцы, когда в ней вспыхнули сильные чувства к нему.
Саид со своей стороны тоже хотел бы сделать что-нибудь для Надии, как-то защитить ее от приходящего, даже если бы он и понял, в какой-то момент, что любить — это войти, однажды, в неизбежность того, что не сможешь защитить самое драгоценное для тебя. Он считал, что она заслуживала гораздо лучшего, чем это, но не видел возможности изменить, решившись не уходить, не играть в рулетку с еще одним убытием. Уйти навсегда — недоступно многим: даже загнанное охотниками животное в какой-то момент остановится и станет ожидать своей участи, хотя и ненадолго.