Отторжение начало проявляться в их отношениях, и каждый прекрасно отдавал себе отчет, что лучше разойтись сейчас, перед худшим, но прошло несколько дней, пока они вернулись к обсуждению, и пока они обсуждали, Надия собирала свои вещи в рюкзак и сумку, и их обсуждение ее ухода не было, как они пытались представить, просто обсуждением ее ухода, а проявлением — словами совсем о другом — их страха перед тем, что случится потом, и, когда Саид начал настаивать на том, что отнесет ее вещи, она стала настаивать на том, чтобы он этого не делал; они не обнялись и не поцеловались, они просто встали друг перед другом в дверном проеме хижины, которая была их и только их, и они даже не пожали рук, они посмотрели друг на друга долго-долго, и любой жест не передал бы ничего, и в длящемся молчании Надия повернулась и ушла в туманную морось, и ее обветренное лицо было мокрым и живым.
В продовольственном кооперативе, где работала Надия, были свободные комнаты в помещениях наверху и сзади. В тех комнатах стояли раскладные кровати, и рабочие, бывшие на хорошем счету в кооперативе, могли ими пользоваться, оставаться там, похоже навсегда, поскольку нужда коллеги кооператива считалась обоснованной, если тот вложил достаточно много часов своего труда, и хоть подобная практика, по всей видимости, могла считаться нарушением каких-то правил и кодексов, выполнением их никто не занимался, даже здесь — в Саусалито.
Надия была знакома с теми, кто оставался в кооперативе, но не была уверена, какими были правила, и никто ей об этом не рассказал. Хотя она была женщиной, и в кооперативе работали и управляли им, в основном, женщины, ее черная роба воспринималась многими, как нежелательное, само-отдаляющее и некоторыми — слегка враждебное, и потому лишь немногие из ее коллег общались с ней до того дня, как бледнокожий татуированный мужчина подошел к ней, когда она стояла за кассой, выложил пистолет на прилавок перед ней и сказал: «Ну, что ты, ***, думаешь об этом?»
Надия не знала, что и сказать, и потому она молчала, не смотря в его пристальный взгляд, но и не отводя своего в сторону. Ее глаза сфокусировались на его подбородке, и они постояли так в молчании короткое время, и мужчина повторил свой вопрос, немного неувереннее во второй раз, а затем, не ограбив кооператив, не стрельнув в Надию, он ушел, забрав свой пистолет, ругаясь, и пинув мешок яблок, уходя.
То ли из-за того, что их поразила ее храбрость перед лицом опасности, то ли из-за того, что они перерешили, кого надо было опасаться и кого не надо, то ли из-за того, что у них появился повод для разговоров, многие люди в ее смене начали общаться с ней. Она ощутила, что становилась своей, и, когда кто-то рассказал о возможности проживания в кооперативе, если ее семья давила на нее, или — добавив быстро — если она хотела что-то поменять в своей жизни, и эта возможность ошеломила Надию, будто открылась дверь, дверь, в этом случае, в форме комнаты.
В эту комнату вселилась Надия, покинув Саида. Комната пахла картошкой, тимьяном и мятой, а кровать слегка пахла людьми, хотя была довольно чистой, и там не было магнитофона, не было возможности декорировать комнату, потому что помещение все еще оставалось кладовой. Тем не менее, Надии вспомнилась ее квартира в ее родном городе, которую она любила, вспомнилось, как это было — жить там одной, и если в первую ночь она не смогла заснуть, а вторую проспала урывками, с каждым днем она спала крепче и крепче, и эта комната стала восприниматься домом.
Окрестности вокруг Марина, казалось, возникали сами по себе из глубокого общего упадочного настроения тех дней. Кто-то сказал, что депрессия — это невозможность представления путей достижения желаемого будущего, и, не только в Марине, но и во всем регионе, в районе залива, да и во многих других местах близко и далеко, казалось, наступил апокалипсис, и, все же, это не было апокалипсисом, пусть перемены не были желаемыми, конца света все же не было, и жизнь продолжалась, и люди чем-то занимались, как-то жили, находили других людей, и достижимое желаемое будущее начинало появляться, непредставимое до этого, но уже представимое, и результатом всего этого был абсолютно непривычный и непредсказуемый покой.
Во всем регионе расцвело буйным цветом творчество, особенно, музыкальное. Кто-то называл это время эпохой нового джаза, и, гуляя вокруг Марина и видя всевозможные ансамбли, людей с людьми, людей с электроникой, темную кожу со светлой кожей и со сверкающим металлом и с матовым пластиком, компьютеризованную музыку и неприглаженную музыку, и даже людей в масках или просто скрывающих свой вид. Разные стили музыки собирали разные племена людей, племена, несуществовавшие до этого, как это всегда бывает, и на одном таком собрании Надия увидела главного повара кооператива — красивую женщину с сильными руками, и эта женщина заметила Надию и кивнула головой, узнавая. Позже они окажутся рядом и станут говорить, не много, лишь между песнями, но, когда закончится выступление, они не разойдутся, они продолжат слушать друг друга и говорить во время следующего выступления.