Однако сполохи былого разгуляя все же оставались путеводным светом для гордых шляхтичей. В начале застойного конца Советской власти последний из могикан допрыгался до далекой северной колонии, где вроде бы и сгинул. Поездку ему обеспечили итоги блестящей операции по изъятию цветных металлов из вентилей вверенных ему котлов отопления. На его беду котлы обогревали санаторий для знатных милиционеров, которые расценили внезапное похолодание как диверсию. На многие годы опередив догадливых американцев из ЦРУ, они раздули маленькую экономическую инновацию до масштаба мирового терроризма. Пункт приема металлолома исчез с карты мира, а поляк Валорский, сверкая редкого цвета аквамариновыми глазами, проклял самый гуманный суд в мире и отправился по этапу. Преступные деньги при нем не нашлись, никто не подозревал о наличии у предприимчивого вахтера близких. Собственно, здесь следствие зашло в тупик: Валорский был трижды официально женат, а сколько раз не был, этого он и сам не мог вспомнить точно и путался в показаниях. В завидной для всего просвещенного мира бордовой книжечке паспорта обнаружилось шестеро отпрысков, и это лишь те, о которых осужденный доподлинно знал. Потомки отбывшего в захватывающий мир тайги авантюриста рассеялись по окрестным городам и весям, прижились, но на протяжении всей биографии имели единые свойства: стойкий иммунитет к труду, неотвратимую тягу к прекрасному и аквамариновые глаза.
С этими-то Валорскими, по убеждению Жанны Станиславовны, она и состояла в самом наиближайшем родстве. Супруга Берина, в полной мере обладавшая достоинством видеть в любых фактах только желаемый, пусть не всегда здравый, смысл, торжественно провозгласила себя баронессой Валорской, наследницей великого, но гонимого и обобранного Советами рода. История с вентилями не оставила сомнений, что предки ее занимались торговлей, операциями с драгметаллами и прочим антиквариатом. За сим пострадали невинно, разделив судьбу Джордано Бруно и последнего российского императора, а именно были изничтожены плебеями-завистниками. Проникнувшись трагической судьбой несчастных предков, Жанна полностью отгородилась от построения коммунизма и ушла с работы экскурсовода в местном краеведческом музее, так как поделки из бересты и палки-копалки навевали на нее тоску по утраченным крепостным и оброке. Заработки и положение ее верного мужа, конечно, позволяли не гореть на работе, но вот отрицание марксистко-ленинской теории грозило обернуться последствиями. В некотором роде, это могло приблизить Жанну к корням, дав ей конкретную возможность уехать в том же таежном направлении, что и дед.
Благо, грянула перестройка, быстро сменившаяся всеобщим развалом и преобразованием основ. Аристократов и новопровозглашенных графов расплодилось столько, что как-то даже более почетно и необыкновенно стало быть рядовым чертежником, не замеченным в заседаниях Англицкого клуба и скачках а-ля Аскотт. Княжеские титулы покупались тут же за партию древнеевропейских ноутбуков, а родовые земли как-то сами собой приписывались к наиболее шустрым младореформаторам. Вчерашние затрапезные завлабы и кандидаты в мастера по боксу сегодня становились господами их святейшествами герцогами, например, Василенко или Пузиковыми.
Жанна загрустила — не так она представляла себе место баронессы среди дрожащих смердов. На помощь как всегда пришел гений креативности Никон Берин, истинный провидец и конъюнктурщик. Вовремя почуяв, куда дует ветер истории, художник подсуетился и записал любимую жену в ряды новой аристократии, как никогда приближённой к богам по статусу и возможностям. Так Жанна Станиславовна Берина стала лидером правящей партии в губернии, превосходящей по размерам и скрытому потенциалу четыре Франции, семь Голландий и бессчетное количество мелюзги типа Андорры.