На следующий день Гомбаш был уже полностью готов к отъезду в лагерь. Попрощавшись с товарищами в редакции и в общежитии, уже покидая его, на миг остановился в вестибюле перед зеркалом в затейливой бронзовой раме. Непривычно ему было увидеть себя не в гимнастерке с наганом на боку, не в русской солдатской фуражке с красной звездой на околыше, как еще недавно, а в поношенном мундире со звездочками унтера в петлицах и в форменном кепи, на котором не хватало только кокарды. Примерно так выглядел он, когда попал в плен… Только если сопоставить это зеркальное отражение с фотографией, сделанной перед отправкой на фронт, — разница огромная: мальчик — и мужчина. «Солидно выглядите, унтер-офицер Гомбаш! — кивнул он себе и вздернул руку, беря под козырек. — Прилично получается! — похвалил он молодцевато откозырявшего ему в зеркале унтера. — Еще придется, может быть, господам офицерам честь отдавать! Вот еще бы медаль прицепить. Но она куда-то затерялась. И все же что-то от мальчишки еще осталось… — усмехнулся Янош. — А в общем маскарад неплох…»
…Серые бараки — такие же, как в ломском лагере. Редкие, тревожащие сердце гудки паровозов на недалекой станции, со дня на день ожидание: когда подадут эшелон? На лагерном плацу, вечерами на нарах — разговоры, разговоры… Больше всего о том, когда же отправят на родину, не переменится ли жизнь и там?..
Помня о конспирации, Янош старается поменьше участвовать в этих разговорах, чтобы ненароком не проговориться. Сблизился он только с соседом по нарам — Шандором Та́качем. Однажды, разоткровенничавшись, Шандор признался, что уезжает из России с тяжелым сердцем: в селе близ Саратова, где работал на паровой мельнице, он и дочь хозяина полюбили друг друга, но отец девушки, узнав об этом, куда-то отправил ее, а Шандора прогнал, и ему никак не удалось узнать, где его любимая.
— Понимаю тебя! — посочувствовал Янош. — Ведь и я потерял жену… — И тут же спохватился: о Красной Армии — ни слова!
— Как потерял? — спросил Шандор.
Янош нашелся:
— Когда в лагере был — попал в госпиталь, со старой раной. Там познакомились — сестра она. Потом меня на заготовку леса послали. Вернулся — ни госпиталя, ни Ольги моей нет. Переместили куда-то. А тут война меж русскими началась. Так и не разыскал…
Прошло дня три. Однажды Шандор вбежал в барак, сияя:
— Янош! Кажется, нашлась твоя жена!..
— Не может быть… — Во рту мгновенно пересохло. — Где?
— Москва, сортировочный лазарет, возле Казанского вокзала! Земляк один — только что оттуда. Сестра там, Ольгой звать, и потеряла мужа…
…Летел, словно в горячем вихре. Вот и госпиталь. Из дверей выходит женщина в белом халате. Метнулся к ней:
— Послушайте! Мне нужна Ольга!
— Какая Ольга?
— Та, что разыскивает мужа…
Ждал в полутемном коридоре. Руки тряслись — сунул в карманы, чтобы кто-нибудь не увидел, как они дрожат. Пот заливал лицо, и ноги, казалось, отказывались держать.
Но вот в дальнем конце коридора дробно застучали женские каблуки. Янош рванулся навстречу этому перестуку, казавшемуся громовым, — может быть, это стучали не каблуки, а отчаянно, оглушительно колотилось его сердце.
Белый халат, белая косынка с красным крестиком — такая же…
— Вы — ко мне? — совсем незнакомый голос. — Что-нибудь знаете о моем Васе?
— Извините… — смешался Янош. И не успел опомниться, как оказался уже где-то на улице. На глаза попалась водопроводная колонка. Припав к ней, нажал на рычаг, подставил лицо под бурно хлынувшую струю и пил, пил, стараясь утолить нестерпимую жажду и боль…
Стоя вместе с другими у распахнутой двери теплушки, Янош неотрывно смотрел, как проплывают мимо тронутые первым золотом осени придорожные березы, рощицы, серые избы деревень, сжатые поля, необъятные синие дали безбрежных, как море, лесов, смотрел на бледное небо, у дальнего края которого темнеют почти неподвижные ленивые тучки, — и чувство радости возвращения, объявшее его, когда эшелон тронулся, все более заволакивалось грустью, грустью расставания. Здесь, в России, нашел он свое негаданное счастье — Ольгу, здесь же стал беспредельно несчастен, ее потеряв. Только поняв, что надежда отыскать Ольгу иллюзорна, он перестал спрашивать себя: уезжать или не уезжать? Теперь решено. Но сердце щемит и щемит… А ведь когда-то дня расставания с этой страной ждал как самого радостного.