— Ихние офицеры его… А я заступился. А то б убили…
— Эй, ты! — крикнул Петраков лежащему. — Подымайсь!
— Да без памяти он.
— Тогда — в лазарет. А за что его так?
— Кто их знает, ихние австрийские дела. Может, спер что… А все равно так нельзя.
— Ладно, начальству доложу, разберется. Ты побудь с ним здесь. А я в околоток за носилками пошлю.
Петраков ушел.
Кедрачев в ожидании смотрел на лежащего. Густые черные растрепанные волосы припорошены снегом, а на бровях он подтаял, капли на побледневших щеках. Поперек высокого, чистого лба — косая ссадина, набухла кровью, ноздри прямого, чуть длинноватого носа широко раскрыты, напряжены, будто воздуха хотел вдохнуть, да не смог, так и замер, и тонкие губы некрупного рта плотно сомкнуты. «Досталось тебе, паря…»
Услышав доносящиеся издалека голоса, Кедрачев обернулся. Возле дверей бараков толпились пленные в синих австрийских и серых немецких мундирах, кое-кто — в шинелях внакидку. Смотрели на лежавшего, переговаривались.
Пришли два солдата с брезентовыми носилками. Кедрачев помог им уложить избитого. Тот не шевельнулся. Кедрачев даже усомнился:
— Неужто уже мертвяк?
— Фершал разберется! — обнадежил один из солдат и скомандовал напарнику: — Понесли!
Кедрачев хотел пойти следом, но вдруг увидел втоптанный в снег картонный квадратик. Нагнулся, поднял. Что-то написано по-иностранному, чернила от мокрого снега расплылись. Перевернул. Фотографическая карточка! Поди, из кармана вывалилась… На карточке — бритый старик в белом воротничке и с галстуком, похоже, из господ, а рядом — старуха не старуха, но пожилая, на личность приятная, наверное, супруга старика. А с края — красавица в белом платье, с розой на груди. Жена иль сестра?
«Наверно, ждут его… а может, уже давно убитым посчитали? — подумал Кедрачев, глядя на фотографию. — Как Наталья считала, когда долго писем не слал».
Решил: «Надо карточку хозяину отдать. Ведь берег ее». Пошевелил носком сапога в рыхлом, развороченном снегу: «Может, еще что выронилось?» Но больше ничего не нашел.
Услышав за спиной шаги, оглянулся. Мимо шли двое пленных с поднятыми воротниками шинелей, в кепи с опущенными наушниками — во спасение от русского мороза. Они несли большой бак на продетой сквозь ушки длинной палке, за ними следом шел третий, с двумя пустыми ведрами в руках — отправлялись за водой дневальные. Тот, что шел позади с ведрами, задержался возле Кедрачева, спросил:
— Пан солдат скажет, прошу, камрад Гомбаш ест жив але забит смертно?
— Гомбаш его фамилия? — переспросил Кедрачев. — Не в покойницкую отнесли — в лазарет.
— Лазарет? То добро, добро! — пленный что-то сказал своим товарищам, и лица тех посветлели.
— А за что этому вашему Гомбашу офицеры так ввалили? — поинтересовался Кедрачев. — Нашкодил что-нибудь?
— Нашкоди? — не понял австриец. — Что есть нашкоди?
— Ну — украл, обманул?
— Не можно! — воскликнул пленный с обидой. — Гомбаш — не обман! Гомбаш — правда!
— За правду его били, что ли?
— Кедрачев! — донесся от калитки голос Семиохина. — Петраков спрашивает!
Через минуту Кедрачев, руки по швам, стоял перед Петраковым в его «канцелярии» — отгороженном досками закутке в углу казармы.
— Ты что же это, с австрияками там язык чешешь, а я тебя искать должен. А ну быстро к полковнику!
— Зачем? — сразу оробел Кедрачев.
— А я знаю? Приказали тебя сей минут представить, и все. — Петраков цепким взглядом пробежался по фигуре Кедрачева сверху донизу: — Заправь ремень как следует, шапку — ровнее! А то попадет мне еще за тебя, за отсутствие вида. Пошли!
В канцелярии лагеря, когда они остановились перед кабинетом начальника, Петраков кивком показал Ефиму на дверь:
— Иди! — и, пропустив его, вошел следом.
— Ваше высокоблагородие, рядовой Кедрачев прибыл по вашему приказанию! — со всей лихостью, которой он успел научиться за полтора года солдатской службы, отрапортовал Ефим.
Сидевший в дальнем конце кабинета за письменным столом полковник Филаретов — маленький, сухонький, с ежиком седых волос над низким морщинистым лбом, в мешковатом кителе с высоким для его короткой шеи воротником, туго подпирающим челюсти, посмотрел на Кедрачева не то чтобы сердитым, а скорее тоскливым взглядом. Нервно и задумчиво пожевав губами, он вышел из-за стола и остановился перед Кедрачевым.
— Ты что же, подлец этакий, мне неприятности устраиваешь? — скрипучим голосом проговорил полковник, снизу вверх смотря на солдата колючим взглядом глубоко посаженных бесцветных глаз.