Блайз подняла бокал и произнесла тост:
— За твой первый приезд в Шэньчжэнь. Пусть он будет не последним.
Мы чокнулись.
Я заказала спагетти с чернилами каракатицы, самое экзотическое блюдо в меню. Раньше я его никогда не ела. Язык у меня почернел.
После ужина мы разошлись по номерам. Было довольно поздно. Но я никак не могла заснуть. События прошедшего дня крутились у меня в голове: ротационные машины, фотография Клэр Дэйнс, Чэнвэнь.
Я ворочалась и ворочалась в постели, пока наконец не решила встать и проверить рабочую почту. Балтазар прислал мне письме с темой: Ваше имя.
Я открыла его, и почтовая программа предложила мне скачать другую программу, для правильного отображения китайских символов. Я отказалась, потому что было поздно и я не хотела ждать, пока программа скачается.
В письме были кракозябры вместо иероглифов. Но, прокрутив ниже, я увидела прикрепленный PDF. Это была отсканированная страница какой-то книги с коротким стихотворением. С английским переводом стихотворения «Грезы тихой ночи» Ли Бо. Балтазар, надо полагать, хотел прислать мне и английский, и китайский текст. Я стала читать стихотворение вслух.
7
У меня четыре дяди.
Первого дядю я знаю лучше всех остальных, хотя мы и не кровные родственники. Он живет в Фучжоу, южном приморском городе в провинции Фуцзянь, также известном как «задница Китая» или «азиатский Джерси-Сити». В этом городе я прожила первые шесть лет жизни. Это стройный человек с вульгарным профилем; на верхней губе у него торчат крысиные усы, как у кинозлодея. Во всяком случае, таким он мне запомнился, когда однажды в детстве разрешил мне остаться в номере люкс с ним и с тетей. Его лицо освещалось экраном телевизора.
В Фучжоу круглый год жарко и влажно. Как говорила моя бабушка, в таком месте размножается праздность. Все быстро портится, все быстро тает; местную кухню, основу которой составляют рыба и мясо, вряд ли можно назвать съедобной.
Процветает преступность, в основном — мелкие кражи; но если случается хулиганство, то самого чудовищного, невообразимого сорта. Улицы поливают неделями из шланга, такого тяжелого, будто он сделан из чугуна. В таком климате, говорила бабушка, трудно проявлять силу воли. Не только днем, но и ночью. Вот видишь, добавляла она, обмахиваясь сухим пальмовым листом, от этого гнета никуда не деться.
После переезда в США я долго не бывала на родине. Когда я наконец приехала, в старших классах, то оказалась в гламурной квартире с кондиционером, в которой мои родственники шуршали фантиками от карамели, лущили арахис и сплетничали. Целыми днями толпы родственников.
Во время приступов депрессии первый дядя переставал есть, переставал разговаривать и все время торчал в интернете. Когда он выходил из квартиры поздно ночью, прокрадываясь мимо жены и дочери, спящих в соседней комнате, он обычно шел в караоке-бар и пел там тайваньские поп-песни, слова которых, ко всеобщему изумлению, знал наизусть: Я соловей, который щебечет о несуществующей любви / В горы и долины летит моя любовь / Я несусь навстречу северному ветру за ней / Как горяча моя любовь, как никчемна моя возлюбленная / Сука, сука, еб твою мать.
Каждый день, когда жена и дочь уходят, к нему приходит моя бабушка и готовит обед. Когда она заглядывает в спальню, то каждый раз застает одну и ту же картину. Он стоит на коленях перед тумбочкой, спиной к двери, стискивая в руке бежевую телефонную трубку, и говорит с кем-то, кого упорно отказывается назвать, а его голос журчит медленно и сонно, будто гребнем проводят по мокрым волосам.
Второй дядя тоже живет в Фучжоу. О нем я знаю еще меньше, чем о первом. Он носит очки и выглядит как джентльмен. Он так тихо ведет себя, что можно подумать, что он ко всему безразличен. Когда-то он выделялся среди остальных родственников своим ростом, но теперь — прежде всего плохим здоровьем. В последние годы его позвоночник так согнулся и скрутился, что он не может работать, не может даже сидеть за столом. Дни напролет он лежит, обмахиваясь в жару, в своей квартире на жестком полу, ламинированном под дерево.
Только по вечерам, когда жена и дочь возвращаются из банка, в котором работают, а я захожу в гости, дядя заставляет себя принять вертикальное положение. Женщины готовят простой ужин и ставят перед ним на стол суп из ракушек, пассерованную китайскую капусту, пельмени, залитые кетчупом. Мы весело и непринужденно беседуем, время от времени смеемся. После ужина пьем чай. На какое-то время кажется, что дядя может просидеть с нами всю ночь. Может быть, он сыграет в маджонг с соседями, которые зашли угостить нас разной ерундой: фисташками, дольками апельсина, сушеным осьминогом, рисовыми конфетами. Из телевизора доносится музыка и реклама. Комната наполняется болтовней, шутками и сигаретным дымом. Открывают угловое окно.