— Куда вы сегодня идете? — Я огляделась. Вокруг были деревья, деревья, дорога и темнота.
Джанель не без колебаний ответила:
— Сегодня особый случай. Мы хотим найти дом Эшли.
— Эшли живет здесь?
— Недалеко отсюда. Если бы твой дом был так близко, разве ты не захотела бы на него взглянуть?
Я посмотрела на лица Джанель, Эшли и Эвана.
— Можно мне с вами?
10
Формально мы собирались в мини-набег на дом Эшли, чтобы достать травы. Мы не взяли машину. Вместо этого мы пошли пешком по обочине. Эшли сказала, что до ее дома всего миля. Ну, или полторы.
— Надо вернуться в Огайо. — Она махнула рукой. Кисти ее рук были еле видны в темноте, а пальцы как будто скрывались за тяжелым занавесом. — Нам нужно пройти милю, даже меньше, по магистрали, и тогда мы окажемся на моей улице, и вы, люди, увидите дом, в котором я выросла.
Дом, в котором я выросла. Я содрогнулась. Как и все мы, Эшли должна была осознавать, что ее семья стала жертвой лихорадки Шэнь. Я не совсем понимала, почему она так хочет вернуться. Что, если она увидит там что-то такое, чего ей видеть совсем не хочется?
— Веди нас, — сказал Эван.
Мы пошли обратно, пересекли границу штата и оказались снова в Огайо. Трасса была нашим страховочным тросом. Держась за него, мы дойдем до дома Эшли, а потом вернемся обратно.
Эшли шла впереди, держа в руке большой фонарик. Мы плелись позади, а она ударилась в воспоминания. Это маленький домик в стиле ранчо, рассказывала Эшли. И большинство комнат в нем обшиты деревянными панелями. Однажды, еще подростком, она вдруг поняла, что не может больше видеть этого дерева. Не сказав никому ни слова, она раскрасила свою комнату в цвет гвоздики: сначала побелила, а потом покрасила розовым в два слоя. Она все предусмотрела, кроме того, что была зима. И ночь. И в какой-то момент ей пришлось открыть окна, чтобы краска высохла. Так что она красила в зимнем пальто, а потом накинула еще пальто родителей, когда стало совсем холодно. Всю ночь она дрожала и красила. Но она справилась.
Эшли оживилась:
— Люди, вы увидите мою комнату. Мне так стыдно. Не судите меня, люди. Это ведь… — она запнулась, подыскивая слово, — мое прошлое «я».
— Весь вопрос в том, где ты держишь траву? — спросил Эван как бы в шутку.
— В обувной коробке под кроватью. Там должна быть целая унция. Родители никогда не заходили в мою комнату. Так что она, вероятно, в приличном состоянии.
— Круто. Вот уж мы накумаримся, когда вернемся.
Джанель была настроена более скептически.
— Да, но нам нужно соблюдать осторожность.
Боб забирал всю траву, которую мы находили во время набегов. Он не хотел, чтобы кто-нибудь укуренный вел машину, ссылаясь на то, что в гандже слишком много ТГК. Но нам это было нужно. Трава помогала избавиться от неуверенности и стресса, которые мы испытывали. Сама я не курила, но не возражала, когда курят другие. Мне хватало того, что я вдыхала в накуренной машине. Помогало справиться с тошнотой.
— Так мы втихаря накумаримся, — невозмутимо сказал Эван. — Кто-то же должен бороться со скукой в нашей группе, и этот кто-то — не Боб.
Я повернулась к Эшли и заговорила о другом:
— А что твои родители? Ну, ты общалась с ними, когда началась лихорадка?
Джанель поспешила ответить за нее:
— В каждой семье все по-своему.
— Извини, я не хотела совать нос не в свое дело.
— Все в порядке. У меня странные отношения с родителями, — осторожно сказала Эшли. — Они, ну, такие, из простых людей. Мама была официанткой в Perkins, а папа — водитель грузовика. Они очень на меня разозлились, когда я уехала в Нью-Йорк изучать моду. Думали, что я просто впустую трачу кредит на образование. Мы долго не общались, и когда началась лихорадка, я не смогла с ними связаться.
— Многие люди теряют контакт с родителями, — заметила я.
Эшли смотрела на дорогу перед собой.
— Да, но я должна была вернуться раньше, — сказала она словно самой себе. Потом направила луч фонарика на дорожный указатель. Там было написано: «Джорданвуд, Огайо». — Ну вот, ребята, мы и пришли.
Съезд с автострады был прямо перед нами. Мы молча свернули на него. Я задумалась, что было бы, если бы я сама вернулась домой, в смысле — в Солт-Лейк-Сити. Я бы не знала даже, куда пойти. Родительский дом был продан, и, как я слышала, его купила и радикально перестроила семья влиятельных мормонов. Я могла бы пойти в церковь, которую в свое время придирчиво выбрали мои родители. Но мне там никогда не нравилось, особенно на уроках в воскресной школе в тесном заплесневелом подвале. Я могла бы пойти на склад, где хранилось родительское имущество, — но это просто склад, и все. Думаю, что, если бы я когда-нибудь оказалась в окрестностях Солт-Лейк-Сити, я бы проехала мимо. Эти воспоминания слишком депрессивные, слишком изматывающие, слишком грустные. Прошлое — это черная дыра, прорезанная в настоящем, как рана, и если подойти слишком близко, тебя может засосать внутрь. Так что нужно двигаться дальше.