В течение следующего года почти все опытные работники были уволены с учетом уменьшенного выходного пособия. Редактора, который нанял Джонатана, тоже выставили.
К концу третьего года в журнале осталась одна молодежь. Им платили минимальную зарплату. Джонатан теперь назывался старшим редактором и должен был руководить другими, но денег он получал столько же. Бюджет на фрилансеров серьезно урезали, так что все стали оставаться на работе допоздна. От тех, кто так не делал, старались избавиться. Качество публикаций упало.
Джонатан закурил вторую сигарету:
— У человека на службе у корпорации или организации нет никаких шансов. Выигрывает всегда тот, кто больше. Корпорация не видит тебя, но может тебя раздавить. И если так устроен мир труда, я не желаю быть его частью.
В Чикаго, рассказывал Джонатан, он жил в квартире на авеню Милуоки над автоматической прачечной. Он садился на 56-й автобус, который останавливался рядом с его домом, и ехал в центр. Иногда ему казалось, что он живет на одной улице, просто скользя между домом и работой. По ночам и по выходным он писал. Потом опять шел на работу.
Однажды он просто встал из-за стола и ушел. И больше никогда не возвращался.
— Потом я уже никогда больше не работал на постоянной работе, — сказал Джонатан. Он выпустил облако дыма. — Мне хватает того, что я зарабатываю всякой халтурой. Но прежде всего я хочу, чтобы мое время и мой труд принадлежали мне самому.
Я выпила воды. Лед уже практически полностью растаял.
— Мне надо рано встать, чтобы пойти на работу, — сказала я.
Мы неуклюже засмеялись.
Прежде чем я поняла, что происходит, Джонатан взял мою руку и поднес к своему лицу, словно изучая. Затем без предупреждения укусил меня за тыльную сторону кисти, будто та была яблоком.
— Ой, — вскрикнула я. Зубы у него были острыми. Он смотрел на меня и ждал, что я буду делать. Было достаточно темно, так что он не увидел, как я покраснела. Тогда я тоже его укусила, в мягкое местечко между шеей и плечом. Он укусил меня снова, на этот раз рядом с подмышкой. Мне стало щекотно, и я засмеялась. Потом я вновь его укусила. Каждый укус был болезненным, но не до крови. Так и продолжалось.
На матрасе не было ни чехла, ни простыней. Он неприятно колол кожу, когда Джонатан стал снимать с меня штаны.
— Погоди, — сказала я и сама легко выскользнула из них, а он расстегнул джинсы, достал шварценеггеровский член и отжарил меня так грубо и агрессивно, как обычно не принято делать во время ознакомительного секса. Мы до красноты натерли кожу о матрас. В нашем сексе не было ничего романтического. Это был прозаичный секс, секс, который должен что-то обозначить, застолбить заявку, пометить территорию.
Я чувствовала, как все мое тело пульсирует в ночи, словно оборванный электрический провод, чувствовала все ссадины и синяки на коже.
Утром Джонатан отвез меня на работу в фургоне. Офис был по дороге к пункту проката на Одиннадцатой авеню. Мы взяли кофе в экспресс-окне забегаловки. Он выбрал длинный живописный маршрут из Бруклина в Манхэттен мимо Бэттери-парка и Уолл-стрит, мимо Мемориала 9/11. Ранним утром город выглядел покинутым, хотя до начала рабочего дня оставался всего час.
Я отработала положенные часы, села в метро и поехала в его новую квартиру в Гринпойнте, возвращаясь по своим следам. Я чувствовала гравитационное притяжение, практически ужас, боль в желудке, которые тянули меня к нему. У меня не оставалось выбора.
В тот первый год работы в «Спектре» я часто ночевала в квартире Джонатана. И когда я спала в его постели, мне снился один и тот же сон.
Я на выставке Библий в большом стеклянном выставочном комплексе, похожем на центр Джавица. Внутри лабиринт шикарных стендов, перед которыми расхаживают продавцы Библий в одинаковых костюмах. На каждом стенде выставлены образцы их самоновейших Библий, в производстве большинства из которых я принимала участие. Здесь есть Внедорожная Библия, заключенная в легкий стальной корпус с зажимом, для любителей приключений. Есть Альтернативная Библия, с чистой обложкой и маркерами в комплекте, чтобы альтернативно-христианская молодежь могла раскрасить ее по своему вкусу. А на центральном стенде — гвоздь программы, Библейская Сумка, Библия, встроенная в одно из отделений рюкзачка в стиле Coach, чтобы домохозяйкам удобно было ходить на религиозные собрания.
Я прохожу мимо выставочных стендов, перед которыми стоят белые люди в костюмах. Они знают и я знаю, что все они продают каждый год одну и ту же вещь — в разных переводах и разной упаковке. Я для них слишком умная. Я вижу все насквозь. Они не могут меня тронуть. Я поднимаюсь по эскалатору, потом по второму. Я иду через вереницу комнат, открывая двери ключами, секретными кодами и паролями, которые у меня волшебным образом есть. И хотя я знаю, как открывать двери, я не знаю, что ищу. Наконец я оказываюсь в пустой комнате, в которой, похоже, нет других дверей. Я слышу шум голосов, звук лопающихся воздушных шариков, раскаты смеха, похожие на стук кубиков по игральной доске. Звуки, кажется, исходят от одной стены. Внизу этой стены есть крошечная дверь, как мышиная норка в мультике. Я ложусь на пол и протискиваюсь в нее, но мои бедра застревают.