Я первый раз увидела фотографии Нан Голдин, когда была подростком, и прятала экземпляр «Баллады о сексуальной зависимости» под матрасом. Многие из изображенных на них людей казались странным в том или ином аспекте, они не вписывались в обстановку. Но фотограф как бы говорил нам: это не имеет значения. А имеет его только то, что они сами создали свой образ так, как им хотелось. Они полностью собой управляли. Именно они пробудили во мне желание переехать в Нью-Йорк. Я думала, что там я тоже смогу полностью управлять собой.
Мы просмотрели все оттиски, отмечая ошибки цветопередачи.
— Спасибо за помощь, — сказала Блайз.
— Без проблем. Я думала, этим занимается Лейн.
— Лейн на больничном.
— Да? — я посмотрела на нее, ожидая продолжения.
Блайз помедлила и сказала, осторожно выбирая слова:
— Лейн заболела. Она, кхм, заразилась.
— Что, правда? — Я пыталась понять по выражению лица ее реакцию.
— Да, это довольно ужасно, — сказала Блайз с деланным безразличием. Но голос выдал ее, и она отвернулась.
— Извини. Никогда не думаешь, что это может случиться с кем-то, кого ты знаешь.
— Это случается со многими, Кандейс, — поправила меня Блайз. — Но что касается Лейн, это удивительно. Она всегда носила маску. Когда выяснилось, что ее соседка заразилась, она вызвала службу, чтобы ее квартиру опрыскали противогрибковым средством. Она соблюдала все меры предосторожности, и все равно это не… — Блайз сглотнула и оборвала себя на полуслове. Потом посмотрела в телефон. — Думаю, мне надо идти. Лучше оказаться дома до шторма.
— Да, мне тоже, — отозвалась я. — Хочешь, поедем вместе на такси?
— Вообще-то я собиралась ехать на метро, — с сомнением сказала она. — Оно еще несколько часов будет работать.
Где-то в офисе зазвонил телефон.
— Ответь, пожалуйста, — попросила она, складывая оттиски в сумку.
Я вышла из кабинета Блайз и пошла на звук, пробираясь сквозь лабиринт кубиклов. Звук привел меня через весь этаж к моему собственному кабинету. Звонил мой телефон. Кто-то звонил мне.
— «Спектра», Нью-Йорк. Кандейс слушает.
— Наконец-то ты взяла трубку, — сказал Джонатан.
Я сделала паузу.
— Смотрю, ты действительно хотел до меня дозвониться.
— Я позвонил в «Спектру» и набрал твою фамилию в голосовом меню. Я беспокоился.
В кабинете Блайз погас свет. Она надела тренчкот и вышла из стеклянных дверей к лифту. Я слышала стук дождя по оконным стеклам. Внезапно дождь полил с такой силой, что стекла задрожали. Внизу на улице туристы в белых кроссовках и сандалиях разбежались в разные стороны.
— Будет шторм, — добавил он.
— Я слышала. И как раз собиралась уходить.
— Можно мне приехать к тебе? Хозяин дома сказал, что в случае наводнения подвал придется эвакуировать.
Я слышала, как вдалеке звякнула дверь лифта, когда Блайз из него выходила. Я завидовала Блайз, ее свободному времени, ее беззаботным вечерам. Мне нужно было сообщить Джонатану новости. Нельзя было бесконечно это откладывать.
— Хорошо, приезжай, — наконец сказала я.
Когда Джонатан приехал, начинался вечер. Весь день с перерывами шел дождь. После того как он позвонил в домофон, я слушала его шаги, раздававшиеся на лестнице и в коридоре, тяжелые и осторожные, как будто он шел по мосту, который вот-вот рухнет.
Я пропустила несколько ударов сердца и открыла дверь.
— Привет, — сказал он. На нем была такая милая рубашка в клеточку со следами дождя. И ничего не поделаешь — сердце мое затрепетало от любви.
С преувеличенной чопорностью он чмокнул меня в обе щеки. От него пахло незнакомым цитрусовым лосьоном после бритья.
— Привет, — отозвалась я. — Ты пахнешь как мужской журнал.
— Куда мне это поставить? — спросил он, указывая на белую кружку в руке. Это была его ночная капа, плескавшаяся в зеленом ополаскивателе для рта. Он держал кружку ровно, за ручку, а пальцами прикрывал ее сверху. Он, очевидно, так и шел от дома до станции, так и сел в поезд.
Я пожала плечами: