Потом все было быстро и жестко. К тому моменту, как акт был закончен, его одежда была изорвана в клочки, на спине красовалось с две дюжины порезов. Едва дыша и борясь с тошнотой, он чувствовал себя так, будто его сбил и переехал груженный феромонами грузовик.
Шэд с трудом встал на ноги и принялся натягивать одежду. Девушка радостно посмотрела на него и начала кружиться по крыше: худые бледные ноги и ягодицы выделялись на фоне темного пальто, которое она так и не сняла. Он поднял и натянул свой пиджак. Ему было холодно, и он забрал немного тепла у все еще осенней ночи, его облако тьмы поднималось над зданием, когда он пил свободные фотоны.
Он спросил себя, хотела ли она этого с самого начала, и если да, то почему ходила вокруг да около. Может быть, она влюбилась в него.
Забавный способ продемонстрировать любовь.
Уличная художница зашла со спины, обвила руки вокруг его талии. Она прижалась к нему очень крепко и принялась раскачиваться туда-сюда, перенося вес с одной ноги на другую. Ее руки спустились ниже, надавив на член.
– У меня квартира здесь недалеко, – сказал он. – Не возражаешь, если мы пойдем туда, или все должно происходить прямо на улице?
Она снова никак не высказала своего отношения. Шэд поднял ее, укрыл их обоих темнотой и пошел по прямой, вверх и через здания, пока не пришел на свой незаконно занятый чердак. Он включил свет, незаконно подключенный к городской сети. Уличная художница уже лежала на кровати: ноги разведены, руки вытянуты к нему.
Шэд посмотрел на обнаженное влагалище и худые ноги в тяжелых ботинках. Маленькие камешки от рубероида на крыше все еще липли к коже.
– Не много времени в своей жизни ты отводишь на романтику, – сказал он. Он склонился, принялся расшнуровывать ботинки. – Давай по крайней мере снимем это, хорошо?
Второй акт был немногим менее бешеным, чем первый. После него Шэд лежал лицом вниз на кровати, а она осторожно слизывала кровь из ран, которые ему нанесла. К этому моменту стало очевидно, что купалась она нечасто. Он затащил ее в душ и тер всю, пока она вертелась, танцуя на кончиках пальцев, и теплая вода плескала вокруг.
Когда он вручил ей одно из своих пролетарских полотенец, она с подозрением обнюхала его, прежде чем использовать. Голая, с мокрыми волосами, она выглядела теперь лет на двенадцать, не старше. Великолепно, подумал Шэд, теперь к списку своих преступлений он добавил педофилию.
Он достал из кармана бумажник и вынул фото, бережно вырезанное из New York Herald and Worker за 1988 год, который он нашел в библиотеке. Он показал ей фото.
– Это куда я хочу попасть, – сказал он ей. – Остров Эллис. Рокс. О’кей?
Она взяла картинку, посмотрела без интереса и отдала ему. Потом забралась в его узкую постель, свернулась калачиком и закрыла глаза.
Он сел на краю кровати и посмотрел на нее. Ее тело было покрыто шрамами и костными мозолями, на одном плече был желтый ушиб. По стороне одного бедра бежал длинный ножевой порез. Шэд провел по шраму пальцем, и печаль подкатила к горлу.
– Дерьмо, девочка, – сказал он, – ты не должна жить так. Даже в моем родном мире можно найти кого-нибудь, кто позаботится о тебе. Черт, я позабочусь о тебе. И не важно, что ты не можешь говорить. – Он посмотрел на нее. – Ты меня понимаешь? Я позабочусь о тебе, о’кей? Там, в мире, где у меня больше денег, с которыми я знаю, что делать. Мы можем жить как короли. В любом месте, как захочешь. О’кей?
Уличная художница спала.
Он свернулся рядом с ней, обхватив со спины, и попытался обдумать, что за предложение он только что сделал. Заботиться о немой дикой девочке-джокере, чьи таланты ограничивались рисунками мелом и неразборчивым животным сексом. Определенно, понял он, это не тот вид отношений, который одобрят социальные службы.
Ему на ум пришли и другие возможные последствия. Если это была ее обычная модель сексуального поведения, она могла быть носителем любого числа болезней, некоторые из которых были ему известны лишь по названию, а некоторые могли происходить из других миров. Может быть, ему стоило промыть член спиртом. А если ему удалось оплодотворить ее… ну. Оба родителя были дикими картами, что означало стопроцентную вероятность, что и ребенок будет носителем соответствующей цепочки в ДНК, и 99 процентов на то, что он либо умрет, либо станет джокером, когда вирус проявит себя.