Близняков еще издали пьяным голосом окликнул его:
— Пан офицер, разрешите прикурить?
Подошел Растопшин:
— Герр майор, выпьем шнапсу с нами за компанию?
А сзади — Ильенко. Вплотную, упирая из-под плаща пистолет-пулемет в бок, тихо:
— Геен рехтс, майн либе! Иди направо, мой дорогой!
Тут же, в рощице, за редкими деревцами, почти на виду у прогуливавшихся солдат, они набросили на майора плащ, нахлобучили бриль, надели через плечо аккордеон. И налили полный стакан самогона:
— Тринкен! Шнелль! Для храбрости!
Бутылку с остатками водки сунули ему в карман, взяли «приятеля» под руки и с песней провели по краю села к лесу. Видели, как немцы сердито провожают их взглядами и ругаются: «Ишь, мол, разгулялись, польские свиньи!..»
Только в лесу майор пришел в себя от изумления. Попытался сопротивляться и кричать. Пришлось связать ему руки и заткнуть рот кляпом.
С кляпом во рту, с вытаращенными от страха глазами майора втолкнули в землянку к Михайлову. При виде столь экзотической фигуры Василий сам вытаращил глаза.
Когда «языку» развязали руки и изо рта вынули кляп, он разразился проклятиями.
При обыске у майора обнаружили билет члена нацистской партии № 10340, выданный Курту Пеккелю еще в 1925 году! Майор тут же с гордостью заявил, что по этому билету как один из старейших членов национал-социалистской партии он имеет право входа в канцелярию самого фюрера.
Однако принуждать старого нациста к беседе не пришлось— язык развязался у него сразу. После первого же допроса Михайлов удовлетворенно сказал:
— Этот гусь лапчатый дороже любого самого жирного генерала!
Василий распорядился, чтобы принесли бумагу, линейки и карандаши, разложил перед инженер-майором карту:
— Не выйдете из землянки, пока не начертите весь план оборонительных сооружений укрепрайона. Предупреждаю: каждый объект будет перепроверен нашими людьми. За дезинформацию — расстрел.
Через несколько дней тщательно вычерченный, точнейший план «Группенсистемы» — всей линии оборонительных сооружений — был готов.
Ольга стала передавать его по квадратам. Центр запрашивал уточнения на отдельных участках. И майор Пеккель вновь склонял свою незадачливую, гладкую, как колено, голову над картой.
Группа «Голос» получила благодарность штаба фронта.
Новый, сорок пятый год встречали весело. Накануне отделение летчика Валентина Шипина совершило удачный налет на обоз гитлеровцев, и в новогоднюю полночь самодельные столы в землянках ломились от яств.
— Друзья! — провозгласил тост Михайлов. — Самые трудные испытания позади. В наступающем новом году нас ждет победа. За Победу!
В землянке, тесно прижавшись плечами друг к другу, сидели и Алексей — Гроза, и Ольга с Асей, и Валентина, и юный связной Метек, и партизаны из батальона Гардого. Все были празднично возбуждены, пили за мир, за дружбу, за долгие годы жизни и за встречи на земле свободной Польши.
Никто из сидящих за столом не думал в эти часы о том, что впереди их еще ждут суровые испытания, что над могилами некоторых из них прогрохочут прощальные салюты…
Нужно спешить!
Двенадцатого января 1945 года по маленькому батарейному радиоприемнику, с помощью которого разведчики слушали сводки Совинформбюро, они узнали — 1-й Украинский фронт перешел в наступление.
Ребята выскочили из землянок, бросали вверх шапки, обнимались, целовались.
И вдруг у самых землянок разорвалась граната. Из-за деревьев ударили автоматные очереди. Метнулись белые фигуры. Гитлеровцы!
— Тревога! Немцы! Занять круговую оборону! — отдал приказ Михайлов.
— Аларм! Боши! — подхватили в батальоне Гардого.
Паники не было. Каждый знал свое место, заранее определенное на случай нападения врага. Но как могло случиться, что они незамеченными проникли к самому лагерю?
Еще несколько дней назад Ольга приняла предупреждение из Центра: «По имеющимся данным, гитлеровцы готовят карательную экспедицию против партизан в районе Кракова. Примите меры предосторожности».
Об этом же через Грозу сообщил и Отман. Он сказал, что в городе обеспокоены действиями «группы Михайлова» и решили разделаться с ней.
Василий и Гардый приняли меры предосторожности. По опыту они знали, что фашисты обычно нападают на партизан на рассвете. Поэтому с ночи в лагере выставлялись усиленные дальние дозоры, многочисленные ближние посты. Так было и накануне двенадцатого января. Но к полудню усиленная охрана была снята, остались лишь отдельные часовые. И вот теперь, к двум часам, гитлеровцы, переодетые в маскхалаты, незаметно окружили лагерь, подползли к нему на расстояние броска гранаты.
Василий отстреливался, ловил на мушку подползающие из-за деревьев фигуры, а сам лихорадочно думал: «Вместе с ребятами Гардого нас около двухсот. А сколько немцев? Они лезут, когда их больше в пять или в десять раз. Будем держаться до последнего, или попытаемся отойти?»
Над лагерем, расположившимся в разреженном лесу на склоне горы, недалеко от хутора Козлувка, возвышалась лысая, каменистая вершина. Тропа, уводившая за перевал, в труднодоступный, хребтистый район, с этой вершины превосходно просматривалась.
К Михайлову подполз Гардый:
— Товарищ, прикажи своей группе отойти. Мы вас прикроем.
Первая мысль Василия — отказаться. Но как же задание, ради которого они провели здесь столько месяцев? И именно теперь, когда они нужнее штабу фронта, чем когда-либо, польские партизаны решили заслонить их своей грудью. Выбора нет.
— Спасибо, друг. Этого мы не забудем!
Василий отдал приказ к отходу на тропу.
Когда началась атака гитлеровцев, Ольга сидела у рации. Она не успела даже снять антенну. Бросила «Северок» в сумку. Главное — сохранить рацию. Связь с Центром — дороже жизни!
С красноармейцами, с ранеными из госпиталя Яна Новака она стала отходить под обстрелом к тропе.
И тут сверху, из-за камней, ударил пулемет. Каратели все предусмотрели. Отступление за перевал отрезано.
— Семен! — показал на голую вершину горы Михайлов.
Растопшин понял с одного взгляда. Пополз вверх по камням, припорошенным сухим снегом.
Пулемет яростно бил по тропе. Стрельба нарастала сзади и с обеих сторон. К автоматным очередям присоединился зловещий свист мин.
«Что же Семен? Не добрался?»
— Евсей!
К круче пополз Близняков.
И в этот момент эхо ответило разрывом гранат. Пулемет захлебнулся.
Василий вышел на тропу. Метр. Еще один… Пулемет молчал. А затем так же свирепо застрекотал, но только уже не по тропе, а по лесу, по наседавшим карателям.
Группа Михайлова и раненые партизаны устремились вперед. Они миновали перевал, начали карабкаться в гору. Уходили дальше и дальше, а сзади все раздавалась ожесточенная стрельба.
Уже в темноте к группе присоединился Семен Растопшин.
— Молодец! — обнял его Василий. — Выручил. Сколько уложил фрицев?
— А шут его знает! Тех, кого персонально считал, десяток наберется.
Михайлов проверил своих. Удивительное везение — группа не потеряла ни одного человека. Лишь несколько красноармейцев отделались легкими царапинами. И куда-то делся инженер-майор Пеккель.
Батальон Гардого держал оборону до самой ночи. Польские партизаны стояли насмерть. Они уничтожили более двухсот карателей и отошли лишь после того, как сами гитлеровцы прекратили атаку.
В суровом молчании оставляли лагерь партизаны, унося за перевал, за горы, своих павших товарищей. Среди героев, встретивших смерть в бою, был и юных патриот Мстислав Конек, бесстрашный телохранитель Ольги и связной Грозы. Так и не дождался Метек дня освобождения родного Кракова. Шальной пулей был убит и инженер-майор вермахта Курт Пеккель.
В ту черную, безлунную ночь еще не знали воины батальона Герарда Возницы — Гардого, что сражение в горах навечно войдет в историю партизанского движения польского народа под названием Козлувской вальки…