«Что делать? Оружие здесь же на чердаке. Отстреливаться? Гитлеровцы уничтожат тогда всю деревню. Застрелиться? Но может быть, это обычная облава? А у меня и у Сулиги документы в порядке. Только бы не нашли рацию».
Ян завалил тайник с рацией всяким хламом. Открыл дверь чердака. Стал спускаться вниз.
— Руки вверх!
Два эсэсовца навели на него шмайсеры.
Показать удостоверение или прикрыться «легендой»? Удостоверение могут проверить. Значит, «легенда».
В комнате у стены уже стоят, подняв руки, Сулига, старики Глухи, Мария. Комната, весь дом, двор заполнены эсэсовцами. Главный — сухопарый мужчина в штатском, в пенсне.
Первый вопрос:
— Где рация?
— Я ничего не знаю. Я беженец из трудового лагеря. Его разбомбили…
— Обыскать!
Нашли удостоверение, которое сделал для него Чижинский.
— Ого! — Удивленно поднял брови мужчина в пенсне и прочитал вслух: — «Господин Ян Колар является писарем протекторатской криминальной полиции. Генерал-комендант полиции Праги комиссар Шейнога…»
Мужчина повертел в руках черное удостоверение:
— Подпись и печать настоящие. Любопытно… Откуда это удостоверение?
Все. Теперь только молчать.
С чердака спустился эсэсовец:
— Герр доктор Хорнишер, найдена рация и в ней пять зашифрованных радиограмм.
«Алоис Хорнишер! Сам начальник отдела IV-2!» Только полчаса назад Колар передал о нем в штаб подробные данные: Хорнишер — начальник отдела контршпионажа пражского гестапо.
— Московские гости? Приятно познакомиться.
Хорнишер взял у эсэсовца листки радиограмм, поднес к пенсне:
— Что-то оригинальное. Итак, прежде всего шифр, а потом об остальном.
— Я не знаю никакого шифра.
— Сейчас напомним.
Удар. Еще удар.
— Вспомнил?
— Нет.
Удар. Удар. Его валят на землю, начинают бить сапогами.
— Нет! Нет!
— Раздеть! Применить острый допрос!
Сорвали одежду, поволокли в сарай. Скрутили руки. Гитлеровцы забрались на стреху, натянули веревку, подвесили на вывернутых руках. Выворачивались суставы, рвались сухожилия.
— Шифр!
Нет, пусть лучше убьют — он не может выдать шифр! Этим шифром он передавал не только сведения о враге. Если они перехватили предыдущие радиограммы… В них списки людей, которые сотрудничали с ними, фамилии и адреса патриотов. Нет!..
Они били его — подвешенного, распятого. Он потерял сознание. Спустили на землю. Облили водой. Он открыл глаза.
— Шифр!
Он замотал головой.
Его выволокли во двор. Вдоль забора уже толпились согнанные со всего села жители. На земле валялся окровавленный Сулига.
— Фас!
Черные овчарки, спущенные с поводков, бросились на них. Люди закричали от ужаса.
Хорнишер вытер со лба пот:
— Советские свиньи, тупые животные! Но мы заставим вас заговорить!
Он приказал убрать собак, одеть арестованных. Одежда не налезала на них, пропиталась кровью.
— Во дворец Печека!
Дворец Печека — штаб-квартира пражского гестапо, страшный фашистский застенок.
Их выбрасывают из машины в каменном дворе-колодце, как разделанные туши, и волокут на второй этаж.
Комната № 102. Здесь не так грубы, как в первые часы ареста. Здесь изощренны. Здесь пытают электротоком, а потом усаживают в мягкое кресло, все в запекшейся крови, и предлагают сигарету. Здесь в специальных флаконах кислоты, которыми брызгают в открытые раны. А потом снова в кресло — и бокал содовой.
— Нам нужно только одно: шифр!
— Нет, нет, нет!
— Ну что ж, мы терпеливы. Отвезти в Панкрац. Завтра снова сюда на допрос. Советую подумать и быть более благоразумным.
Герр доктор Хорнишер закрывает папку начатого дела.
«Зеленый Антон» мчится по улицам вечерней Праги. Сулига и Колар лежат, брошенные на пол. Каждый толчок на выбоине дороги пронизывает болью. На скамьях вдоль глухого кузова сидят гестаповцы, держа руки на расстегнутых кобурах.
Автомобиль минует вокзал, Центральный парк, проезжает по узким улочкам, мимо затемненных и безмолвных жилых домов. Поворот. Лязгают ворота. Снова металлический лязг. Машина останавливается. Дверь кузова распахивается.
— Выходи!
Пинками их выбрасывают из автомобиля. Ставят в затылок один другому.
Квадратный двор. С трех сторон — одноэтажные серые здания. Впереди — трехэтажное. Окна в тяжелых решетках.
— Быстрей!
Железная дверь, Еще одна. Длинный сумрачный коридор со сводчатым потолком. Третья дверь не кованая, а решетчатая. За ней — отделение гестапо. Сзади и спереди грохочут сапоги охранников. Звуки гулко разносятся по зданию.
Тюремная канцелярия. Арестованных снова обыскивают. Дежурный гестаповец записывает в толстую черную книгу — журнал-список заключенных:
«№ 35274. Сулига Степан… Дата рождения: 17 марта 1917 года… Дата заключения в тюрьму: 4 апреля 1945 года, 21 час. Причина ареста: IV-2. ВI…»
«№ 35275. Колар Ян… Дата рождения: 3 ноября 1918 года… Дата заключения в тюрьму: 4 апреля 1945 года, 21 час. Причина ареста: IV-2. ВI…»
ВI — подотдел по борьбе с советскими парашютистами отдела контршпионажа пражского гестапо.
— Распишитесь.
Кругом серо-зеленые эсэсовские мундиры. Бляхи со свастикой на обшлагах. У стола стоит невысокий мужчина с заложенными за спину руками. В петлице знак обервахмейстера. К борту мундира приколота черно-бело-красная ленточка «за заслуги в борьбе с внутренним врагом». У ног черная овчарка с умными блестящими глазами. Заочно они уже знакомы с этим человеком: Соппа, начальник тюрьмы Панкрац, жестокий, беспощадный садист.
Сулига и Колар расписываются в книге. Потом Соппа привычным движением выносит руку из-за спины и наотмашь бьет их по лицу. Это его «роспись» в приемке арестованных. После того, что они уже перенесли, его удар — отеческая ласка. Овчарка подходит к ним, обнюхивает. Тоже знакомится…
— В камеры!
Их подталкивают:
— Быстрей! Бегом! Лос! Лос!
Они бегут. Из последних сил. Решетки. Решетки. Кафельный гулкий пол как шахматная доска, в черных и белых квадратах.
— Лос!
Люди, оказавшиеся в коридорах, шарахаются в двери камер. Когда ведут новых заключенных, никто не должен их видеть. Черные стены, черные радиаторы, черные поручни лестниц. Матовые стекла на окнах. Белые потолки.
Сулига — камера 109. Колар — камера 138. Закрываются тяжелые двери. Щелкает замок. Лязгает засов. Все. Тишина. Соломенный матрац вдоль стены. С подвесной койки у другой стены сползает косматый старик, склоняется над Коларом:
— Ой-е-ей! Весь синий…
«Ничего. Главное — самые страшные первые сутки позади. Главное — выдержал. И теперь тишина…»
Колар лежит на тюремном матраце. Старик причитает над ним. Ян не может пошевелить ни шеей, ни даже пальцем. Все тело распухло и почернело. Разве может выдержать такое человеческий организм? Может! Если может тело, то еще больше может выдержать воля. Решение простое, и от него на душе легко: нет, и все! Конечно, ничего они не добьются и от Сулиги. Но почему их схватили? Гитлеровцы запеленговали станцию или в группу проник провокатор? Кто арестован еще кроме них и семьи Глухи? Если только они, то другие группы смогут продолжать работу, а радисты Юрий и Тадеуш — передавать сведения в штаб фронта. Только бы знать!
— Товарищ подполковник, Колар не выходит в эфир с 4 апреля. Юрий — с 7. Тадеуш вообще не передал ни одной радиограммы.
— Что это может значить?
Подполковник Соболев задал этот вопрос не столько начальнику радиослужбы, сколько себе.
— Они должны были переменить конспиративные квартиры. Но они замолчали все трое. Может быть самое худшее…
— Проверьте с помощью других источников, — приказал Соболев и вызвал помощника. — Дайте дело всей группы.
Несколько желтых папок с грифом «Совершенно секретно». В них все об этих людях, посланных туда, за линию фронта. Эта группа, условно названная «Лукашевич», — одна из самых ценных и важных среди групп, засланных штабом 1-го Украинского фронта в глубокий тыл врага. Разведчики сумели легализоваться в труднейшей обстановке — в районе Праги, где гестапо и абвер развернули широкую агентурную сеть. Почти полтора месяца они передавали в штаб фронта обильную информацию о противнике из района вокруг чехословацкой столицы. Они передавали информацию особой важности. Что же с ними случилось? Что стало с другими членами группы?..