— Думаю, атаман, ты прав, — сказал Андрей. — Но сколько бы ни было степняков и литовцев и как бы они ни хитрили, грамоту мы должны отбить. Не тебе объяснять, что она для Руси значит.
— Сдается мне, что ничего не получится у Мамая и Ягайлы с их затеей, — усмехнулся Дорош. — Имеется у меня думка, как оставить этих мудрецов в дурнях.
Он подозвал к себе находившегося невдалеке ватажника, приказал немедленно разыскать и привести к нему сотника Ярему. Через минуту сотник в полном снаряжении, словно его не оторвали только что ото сна, стоял перед атаманом.
— Ярема, от литовского кордона навстречу ордынскому гонцу движется Ягайлов загон в пять сотен мечей, — сразу начал Дорош, в упор глядя на сотника. — Если они соединятся, не видать нам Мамаевой грамоты, как собственного затылка. Поэтому надлежит тебе утром выступить со своей сотней наперерез питомцам. Знаю, Ярема, что хитер ты, как ведьмак, да и места эти изучил, как свой карман, и потому умри, разорвись, но задержи латников хотя бы на день. Дразни их, не давай им отдыха ни днем, ни ночью, выматывай их коней, но придержи на переход. Не подведешь, друже?
Скуластое, с плутоватыми глазками лицо сотника расплылось в улыбке.
— Когда я подводил тебя, атаман? Коли надобно придержать — значит, придержу. Ярема может черта за хвост изловить, а Ягайловых кобыл с галопа сбить ему все едино, что по ветру плюнуть.
— Потому и посылаю тебя, сотник Выступишь с рассветом, а покуда отдыхай.
Когда сотник ушел, атаман повернулся к Андрею с Григорием.
— Вам, друга, советую то же. Идите и ложитесь, потому что с солнцем поскачем и мы с вами. Но если Яремина дорога лежит навстречу литовцам, то наша к степнякам. Покуда Ярема станет морочить головы Ягайловым латникам, мы должны отбить грамоту…
Когда первые лучи солнца коснулись земли, степной курган был пуст. Лишь сиротливо торчала на его вершине одинокая сторожевая вышка да едва дымился потушенный наскоро костер.
Нахлестывая коней, оба сотника мчались рядом с Дорошем, за ними растянулись ватажники атамана и дружинники Андрея. Они не проскакали и половины пути, как высланный вперед дозор вернулся обратно. Вместе с дозорным были два неизвестных сотникам всадника. Один из них подъехал к Дорошу, они запросто похлопали друг друга по плечам, обнялись.
— Чем порадуешь, сотник? — спросил у всадника атаман после обмена приветствиями. — Что заставило прискакать самого, а не прислать хлопца с известием?
— Не знаю, порадую тебя или опечалю, только залегли басурманы в спячку, как медведь зимой. То скакали как угорелые, а вот уже день и две ночи сидят подле одного неприметного болотца.
— Говоришь, в спячку ударились? — оживился Дорош и подмигнул Андрею. — Пускай отдыхают, нам не жалко. Главное, чтоб наше недремлющее око всегда на них было. Мыслю, друга, что дело к концу движется. — Он коротко рассказал прибывшему сотнику о сообщении дозорного с литовского порубежья, а также о собственных предположениях в связи с появлением отряда латников. — Думаю, что болотце, возле которого затаились ордынцы, есть то место, где они должны встретиться с Ягайловой охраной. Оттуда, не страшась никакого ворога, они вместе с латниками, ни от кого не таясь, поскачут дальше. Предлагаю сообща обмозговать, как завладеть грамотой раньше, чем к болоту пожалуют литовцы.
— Чего мудрить? — пожал плечами прискакавший сотник. — Степняков сотня, нас почти в три раза больше. Навалимся все разом — ни один ордынец не уйдет.
— Вдруг да уйдет? — прищурился Дорош. — И как раз тот, кто единственный нам нужен? У которого грамота при себе… Степь широкая, кони у ордынцев быстрые, литовцы почти рядом. Так что рисковать нам никак нельзя, уж больно дело серьезное.
— Никакого риска не будет, атаман, — возразил прибывший. — В моей сотне имеются стрелки, что птицу на лету бьют, а человеку за сто шагов стрелой в переносицу попадают. Три стрелы — и одного из секретов, коими ордынцы обложились у болотца, как ни бывало. Мои хлопцы знают все вражьи секреты наперечет, к любому без звука подкрадутся. Да и кони у нас не хуже татарских, догоним любого беглеца.
— Верно задумал, друже, — сказал Дорош. — Снимем потихоньку один из секретов и подберемся к самому логову. Свершим это дело в самую жару, когда всякую живую тварь в сон клонит…
Все произошло, как было задумано. В полдень ватажники бесшумно сняли татарский секрет, ползком подобрались почти вплотную к ордынскому лагерю и по команде Дороша выпустили по нему тучу стрел. Прежде чем уцелевшие татары, полусонные, кое-как одетые и вооруженные, смогли оказать организованное сопротивление, нападавшие уже отрезали их от пасшегося невдалеке табуна и прижали с трех сторон к болотам.
Сотник Андрей первым ворвался в единственный небольшой шатер, стоявший на берегу, принял на щит удар сабли прыгнувшей на него из полутьмы фигуры в полосатом халате, нанес удар мечом сам. Тотчас шатер затрещал под дружным напором снаружи, в него с разбегу влетели Дорош и Григорий, на входе с копьем в руках застыл сотник, встретивший их в пути.
— Мурза, — кивнул сотник на лежавшую в шатре неподвижную фигуру в халате. — Шатер для него одного везли, он в нем на всех привалах от солнца прятался. Видать, непростая пташка.
— Да, птица важная, гонец самого Мамая, — сказал Дорош, выпрямляясь над трупом и держа в руках пергаментный свиток — На грамоте печать золотоордынского хана.
Он протянул грамоту Григорию, сконфуженно улыбнулся.
— Держи, сотник. Понимаешь, я три десятка годков за спиной оставил, а в грамоте ни черта не смыслю.
Григорий бросил меч в ножны, принял от Дороша грамоту. Сорвал с нее печать, развернул свиток Какое-то время молча всматривался в пергамент, затем нахмурился.
— Тайнопись. Ничего не поймешь. Не для нашего брата писание писано, не нам его читать.
Через его плечо в свиток заглянул Андрей, недоуменно передернул плечами.
— Читаю по-русски и польски, разумею письмо фряжское и татарское, а такого еще не видывал. Ни одного слова, ни единой буквицы, одни какие-то закавыки.
— Тайнопись это, — повторил еще раз Григорий, сворачивая пергамент. — Каждая закавыка — буквица иль даже слово, а вот какие — для сего ключ знать надо. По этому делу особая наука имеется, только я ей не обучен.
— Ты не обучен, зато боярин Боброк ее знает, — уверенно заявил Дорош. — Князь Данило не раз говорил, что Дмитрий Волынец всем хитростям обучен и все науки превзошел. Коли так, послание быстрей к нему доставить надо…
4
Однако атаман переоценил способности боярина. Получив грамоту и оставшись наедине с князем Данилой, Боброк долго смотрел на столбцы непонятных ему знаков, после чего отложил пергамент.
— Выходит, зря мы охотились за этой писулькой? — спросил князь, указывая на грамоту
— Нет, догадывался я, что грамота должна быть с хитростью, и захватил с собой из Москвы одного ученого грека-схимника. Уж он воистину все тайны сущего постиг. Он и займется посланием.
— А коли не осилит ордынского да литовского секрета?
— Тогда плохо наше дело. Впрочем, у нас с тобой сейчас иная забота: доставить эту грамоту тому, кому она предназначалась. Желательно как можно скорее.
У князя Данилы от удивления округлились глаза.
— Вернуть послание Ягайле? Зачем мы его тогда отбивали?
— Отвечу. Охотясь за грамотой, мы узнали, как поддерживают между собой связь Орда и Литва. Но чтобы Ягайло не заподозрил ничего неладного и не изменил свою тайнопись, нам и следует вернуть ему захваченную грамоту. Причем сделать это так, дабы у него не возникло подозрений, что она побывала в наших руках.