— О нет, не надо! — Он схватил ее за руки и отвел от себя.
Кэррол посмотрела на обмотанное вокруг талии полотенце, затем подняла глаза на его лицо и усмехнулась.
— Но ведь ты хочешь меня.
Спрятать доказательство справедливости ее слов было невозможно.
— Может, это так и есть, но я не собираюсь проигрывать пари. Иди оденься.
Кэррол подняла руку, чтобы развязать халатик сверху, у декольте.
— Но я хочу принять душ.
Деликатно, но крепко Митч сжал ее за плечи, развернул, проводил к дверям и подтолкнул в коридор:
— Видишь — вон там гостевая ванная. Можешь ею воспользоваться.
Митч вернулся в свою ванную, громко хлопнул дверью и запер ее за собой. Затем снова принял холодный душ, побрился, оделся и направился вниз даже в более плохом настроении, чем был в первую минуту после пробуждения.
Почувствовав едва ощутимый запах ее духов, Митч вздрогнул, и его настроение упало еще на один пункт. Кэррол его опередила, уже приготовила кофе и находилась на веранде. Рядом с ней он увидел кружку и тарелку с наполовину съеденным бананом.
— Доброе утро, — пробормотал он, подходя к маленькому столику и видя, что его чашка до краев полна кофе.
— О, доброе утро! — прощебетала Кэррол таким тоном, словно перед этим ничего не происходило в ванной. На ней были новые джинсы, плотно обтягивающие бедра, и пестрая клетчатая рубашка, застегнутая лишь наполовину. Вздымающиеся холмики грудей с белоснежной ложбинкой удерживала на месте кружевная полоска цвета морской волны. Митч с трудом отвел взгляд от предлагаемого ему зрелища. Настроение его еще более упало.
— Как спалось? — любезно спросила она.
— Отлично, — отрезал он.
Спал он мерзко: слишком много было пива и связанных с ней фантазий. Очень большое желание — и никакого удовлетворения.
— Я чувствую себя лучше, чем все последние недели. Должно быть, причина в горном воздухе. Как только я поднялась с постели, сразу поняла, что это будет один из моих лучших дней.
Итак, она намерена продолжить этот фарс, пренебрежительно подумал Митч, стараясь не смотреть на роскошные груди, которые так и лезли в глаза. Искушение — так называлась эта игра, и Митч был намерен одержать в ней верх. Он сделал большой глоток горячего кофе и обжег язык и горло. Ничто не сможет заставить его проиграть пари.
— Кажется, опять будет жаркий день.
— Да. — Она посмотрела на него из-под густых ресниц, и этот взгляд был одновременно и невинным, и обольстительным.
Он улыбнулся ей.
— Не забудь солнцезащитный козырек и застегни рубашку, иначе ты можешь здорово сжечь себе грудь.
Кэррол вздрогнула, словно ее ударили, щеки порозовели, однако она не сделала попытки застегнуть широко распахнутый ворот рубашки. Митч выразительно посмотрел на ее груди, впервые обратив внимание на гусиную кожу на ее теле. Как она могла замерзнуть, когда солнце льет на нее прямые лучи? На Митче была легкая хлопковая рубашка, и он уже чувствовал, как припекает солнце.
Была ли она действительно больна? В самом ли деле умирала? Митч сел рядом с ней, размышляя, насколько далеко она пойдет, чтобы убедить его. Бусинки пота выступили у него на верхней губе, а тем временем Кэррол сидела, обхватив ладонями чашку с горячим кофе, словно они у нее замерзли. Впервые у него зародилось сомнение, и он решил, что последует совету Кэррол и поговорит с Терри Куинн, ее работодательницей в библиотеке Мизулы.
Вокруг жимолости, цветущей возле веранды, с жужжанием летали пчелы. Кэррол подняла на Митча глаза — и моментально соблазнительница куда-то подевалась, на ее лице было написано неподдельное удивление.
— Почему неизбежная смерть помогла мне понять, какое удовольствие можно получить от чашки доброго кофе, от свежего банана, от созерцания красоты горного озера, небесной синевы, изумрудной воды, позолоченных осенью деревьев?
У Митча не было на это ответа, он воспринимал все эти вещи как данность. Как все. Такова человеческая натура. Он сделал еще глоток кофе, смакуя его вкус. Взглянул на небо и на озеро, отметив удивительный контраст между прозрачной голубизной и плотной нефритовой гладью. Затем устроился рядом с Кэррол поудобнее, словно теперь между ними возникла более тесная связь.
— Должен сказать, что жизнь основательно подминает большинство из нас. Оставляет слишком мало либо вообще не оставляет времени для того, чтобы насладиться красотой природы. Щедрыми дарами, которые совсем рядом.
Кэррол смотрела на его руки и пальцы так, словно ощущала их прикосновение к себе. Она провела языком по губам. Пульс у Митча слегка участился.
Над озером прокричала птица. Крик был громкий, пронзительный. Кэррол вопросительно посмотрела на Митча.
— Это скопа. Кличет своего дружка.
Кэррол кивнула, но ничего не сказала, и некоторое время они сидели в благожелательном молчании, как два старинных друга, которые знают, что будут делиться своими мыслями и впечатлениями по крайней мере еще лет пятьдесят, а сейчас самый момент помолчать и поразмышлять. Митч никогда не чувствовал себя так свободно и спокойно в присутствии женщин. Ощущение было странное. И приятное.
Даже слишком приятное.
Он допил кофе и встал.
— Если мы собираемся учиться верховой езде, лучше это делать, пока высок уровень энергии.
Кэррол поднялась и увидела, как его зеленые глаза ощупали ее фигуру взглядом, в котором читалось откровенное вожделение. По ее телу пробежала волна озноба. Проигнорировав желание обхватить себя руками и застегнуть рубашку, она расправила плечи.
— Нравится то, что видишь? — спросила она.
Но он уже больше не любовался ее грудями. Взгляд его остановился на ее ногах. Митч нахмурился.
— Ты не привезла ботинки?
— Н-нет, я… — Она не ожидала, что ей понадобится так много одежды. Она захватила лишь то, что годится для обольщения: прозрачные трусики, кружевные лифчики, чулки в сетку, белоснежную ажурную ночную рубашку, платье в обтяжку… И еще то, что было на ней. Она посмотрела на свои теннисные туфли. — А что в них не так?
— Нет каблуков. Нога не сможет держаться в стремени. Тебе нечем будет за него зацепиться, и ты приземлишься на свою очаровательную попку.
— Я не думала, что ты это заметишь, — поддразнила его Кэррол.
— Я не слепой. — Он склонил голову набок. — Просто стараюсь не обращать внимания.
— А ты можешь сделать исключение… хотя бы на сей раз? — Кэррол шагнула к нему. — А через день или два снова будешь не обращать внимания.
— Нет. — Он отступил назад и еще сильнее нахмурился. — У тебя есть туфли на каблуках?
Вряд ли он имел в виду красные туфли-лодочки на высоком каблуке, которые лежали у нее в чемодане.
— Нет! — покачала она головой. — Наверное, мне придется купить что-нибудь подходящее в Калиспелле или в Пол-соне.
— Какой у тебя размер?
— Седьмой, а что?
— В гардеробной есть несколько пар ботинок, думаю, что-нибудь может подойти. Подбери подходящие и приходи ко мне на конюшню. А я пока оседлаю тебе лошадь. И застегни рубашку. Я не хочу, чтобы рабочие на конюшне набросились на тебя.
Через десять минут Кэррол обулась в жесткие голубые ботинки седьмого размера. Она не знала, какая из его многочисленных женщин оставила их здесь, собираясь вернуться на следующий день и снова надеть. Впрочем, это не имело значения — она не была ревнивой. Она была благодарной.
Митч стоял у небольшого загона рядом с конюшней. Высокий и поджарый, он разговаривал с гнедой лошадью, привязанной к перекладине. Одетый в линялые, плотно сидящие джинсы, пыльные ковбойские ботинки и черную поношенную шляпу, он, казалось, сошел со страниц романа Луи Л'Амура. У Кэррол вдруг учащенно заколотилось сердце.