Да так и замер.
Площадкой выше разговаривали двое.
И тут же Клоб почувствовал, что какая-то опасность прячется в темноте подъезда. И может быть, не сама опасность, а так, некий намек на нее.
Хулиганы?
Тут Клоб себя пожалел. Хотя и понимал, что жалеть, в общем-то, нечего. Кто он? Маленький человечек, ничем не отличимый от тех сотен муравьев, исчезающих каждый день, не оставив после себя даже воспоминаний, а лишь ощущение, что здесь, на этом месте, что-то было. Вроде бы живое. Но вот оно исчезло и невозможно вспомнить - что.
Правда, сам он отличался от других умением делать слова.
И некоторое время, стоя на пыльной лестнице, он цеплялся за эту мысль, хорошо понимая, что без нее не было бы даже надежды.
А наверху говорили и говорили, надежде стало скучно, и она ушла. Клоб же понял, что искусство делать слова не такое уж большое достоинство.
Осознав все это и почувствовав, что стал пустым и безвольным, он двинулся наверх, мечтая, чтобы все побыстрее кончилось. Но тут появилась злость и напомнила, что в кармане у него что-то лежит.
Точно, там была металлическая расческа с длинной, тонкой и острой ручкой. Он сжал ее и пошел дальше, но тут же задел носком ботинка пустую бутылку, и та, со звонким шорохом прокатившись по бетонной ступеньке, упала вниз и разбилась.
Клоб замер и прислушался.
Хулиганы разговаривали.
- А что это? - спросил сиплый, прокуренный голос.
- А так... Вот тут нажмешь, он и сработает. Как надо сделает. А? Как надо... И план у нас сразу даже выше, чем думали, чем объявляли, на что можно было надеяться. Словил? А? - радовался кто-то тонким голосом.
- "А-а", - передразнил прокуренный. - Тебе бы "а-а", а объект не появляется. Вот скотина. И чего это он? Ведь всегда же приходил вовремя. А сейчас, когда вдруг понадобился - нет его. Ведь время выходит. Где же он, идиот?.. Ну ничего. Даже если он кое-что заподозрил, мы его достанем.
Теперь Клоб поднимался почти не таясь, думая о том, что предстоит... Обычное дело. Рулетка. Пан или пропал? Они тебя или ты их?
Мешало только чувство сожаления. Вот ведь, была же самая обыкновенная жизнь... Может, неяркая и событий было маловато, но зато не надо особенно думать: все известно заранее. А теперь же он падал в неизвестность стремительно и неудержимо.
Ступеньки кончились. Он повернулся и увидел площадку. Здесь имелось окно, в которое проникал скудный свет, и это давало возможность разглядеть серьезного мужчину с огромной мясорубкой в руках. А из-за спины выглядывал кто-то, почти совершенно скрытый в полутьме. Виднелись только меховая шапочка, круглые любопытные глаза и остренький носик.
- Ну, иди сюда, - сказал мужчина и взял мясорубку поухватистей. Тот, кто прятался за его спиной, сдавленно захихикал.
Во рту у Клоба пересохло, он шагнул вперед.
Этажом выше открылась дверь. На лестницу хлынул свет. Нетрезвые голоса затянули:
И тут она ему сказала:
- Ко мне, сердечный, не ходи!
Сквозь это пение прорывался чей-то бас: "А мы по-простому. Раз вы для нас ничего делать не хотите, то и мы совершенно ничего..."
Человек с мясорубкой заметался, пытаясь запихнуть ее в клеенчатый футляр. Женщина, теперь ее хорошо было видно, вдруг подпрыгнула, мгновенно уменьшилась и исчезла в кармане его плаща.
А на лестнице уже топталось множество ног. Штиблеты и импортные кроссовки, белые лодочки и чулки-сапоги на платформе надвигались на владельца мясорубки.
Тот перепугался еще больше и, судорожно замотав свое снаряжение в футляр, сиганул по лестнице вниз. Клоб еле успел посторониться.
А потом ему в лицо шибануло портвейном, "Шанелью", сивухой, тройным одеколоном, шашлыками "по-карски", ливерной колбасой и ананасами.
Все эти запахи, к своему удивлению, Клоб уловил и разложил по полочкам. Но зато те, что прошли мимо него, слились в какую-то пеструю, кричащую, лопочущую, визжащую массу, которую невозможно было расчленить на составляющие части. Она пронеслась, отшвырнув его к самой стене, и ринулась вниз.
Клоб успел заметить только ночной горшок на тоненьких ножках, из горловины которого торчал стебелек ромашки. Горшок перепрыгивал через две ступеньки, прилагая бешеные усилия для того, чтобы успеть за своим хозяином.
Некоторое время топот удалялся, потом хлопнула дверь подъезда и наступила тишина.
И только тогда, прижимаясь лопатками к надежной и холодной стене, Клоб почувствовал, что рубашка у него на спине мокрая. Он расслабился, сунул расческу в карман и на ватных ногах поднялся к своей квартире...
Закрыв дверь и привалившись к стене, Клоб стал вслушиваться. А не скрывается ли и в квартире что-нибудь опасное?
Но нет, все вроде в порядке.
Повесив пальто в шкаф и мягко ступая по облезлому ковру, он прошел к зеркалу. Терпеливо подождав, пока отражение закончит чистить ногти и обратит на него внимание, махнул рукой.
Отражение вздохнуло и, сокрушенно покачав головой, передвинулось ближе. Встав как положено, оно еще раз вздохнуло и стало принимать облик Клоба. Секунд через десять контуры отражения определились, и оно даже попыталось копировать движения Клоба, правда, довольно вяло.
Если верить отражению, он выглядел еще неплохо и даже мог кое-кому понравиться. Особенно эти пышные, моржовые усы! Ах, бедные дамы, эти усы вас погубят! Ах, ах... Ну ладно, хватит.
Он прошел на кухню и сделал несколько бутербродов. Потом кинул домовому за батарею кусок сахара, а тот высунул голову и пожаловался на соседа, который "увел у него мировую подругу", причем лишь благодаря умению танцевать брейк.
Посочувствовав, Клоб посоветовал сейчас же приступить к освоению этого престижного танца и, вынув из холодильника бутылку молока, сел завтракать.