На кухне под свист чайника Колыванов отжимался от спинки стула. Под кожей катались упругие шары мускулов. Днем Олег вел здоровый образ жизни. Вечера же посвящал вину и девочкам. Но бывало, что и чередовал все это в умопомрачительных сочетаниях.
- Что голову повесил? - Олег покосился в мою сторону, не прерывая упражнений.
Я рассказал про свои карточные страсти.
- Век живи, век учись. Этот Гизо, я уверен, из такого же Сочи, как и ты. Раздел тебя Жорка лихо. Где будешь брать деньги? Эти ребята шутить не любят.
План, где достать деньги, у меня был. Уговаривать Олега долго не пришлось: он положился па мою уверенность в исходе операции, суть которой заключалась в том, что марки, в сущности,- те же деньги. Пусть за них дадут половину цены - все равно выгодно.
Двадцать три ноль-ноль, как было отмечено потом в милицейском протоколе. Темно, но люди еще снуют через двор, поглощенные своими заботами. Оно и к лучшему - от райотдела до магазина с километр, движение может задержать патрульную машину, нам же нужны секунды.
Одна из витрин выходит во двор. За ней - три ящика с марками, теми, что продаются только членам общества филателистов по специальным абонементам. Их сбыть наверняка легче. Мы дружно растираем подошвами пачку махорки - презент розыскным собакам. Олег наклеивает газету на угол витрины и мягко, но мощно бьет по ней в двух местах. Держу мешок перед дыркой, куда юркнул Колыванов. Медленно, страшно медленно Олег опускает в мешок выбранные ящики. Мы срываемся с места. Милиция опоздала меньше чем на минуту.
Выждав два дня, я зашел к Олегу. Мешок с украденным стоял у него в подвале. А если случайно наткнется отец? Олег лежал на кровати и листал затрепанный детектив.
- Сколько можно ждать? Вот не думал, что связался с мямлей! Лежат живые деньги, а я не могу купить девчонке цветы, а себе бутылку. Кто говорил, что есть люди, которые возьмут марки за полцены? Где эти люди? Идем вместе, если сам дрожишь.
- Я для того и пришел. Сегодня воскресенье, проскочим на марочный базарчик.
В беседках центрального парка сложился полулегальный филателистический рынок.
- Кому марочки? - усердствовал жуликоватый Рудик, известный умением выманивать марки у детей. Навытаскивает марок из кляссера, а потом начинает торговаться, и хорошо, если даст половину нужной суммы. Что подросток сделает с таким? Из-за этого жулья того и гляди нарвешься на облаву. Рудик получал в обмен на негашенные советские марки у своих польских приятелей филателистическую продукцию разных стран и низкономинальные окончания парагвайских марок "Обнаженные" из семи марок.
Марки мы предложили Вадику, который когда-то подставил меня Кацманам, и с его же легкой руки на другой день нас взяли.
Камера с потеками застывшего раствора на полу давила низким потолком и жидким электрическим светом. Хуже всего - остаться наедине со своими мыслями. Наутро произошли два радостных события: мама принесла передачу, а мое одиночество разбавили соседом. Лелик, разбитной крепыш, пришел из тюрьмы, где провел уже два месяца и куда должен был вернуться после следственного эксперимента. Он сел за ограбления в центральном парке. К счастью, никто из потерпевших не сопротивлялся, а то бы статью переквалифицировали на разбой, за который наказание куда более суровое. "А так - два-три года максимум",- со знанием дела объяснил Лелик.
Сосед попался ничего - в меру общителен, неглуп. В передачу мама, ругавшая меня за курение, вложила блок сигарет, распотрошенный при досмотре. Я уронил слезу, стесняясь соседа.
- Ты чего, парень? Ты духом не падай - кривая вывезет.
Лелик глубоко затянулся, лег на спину и прикрыл глаза. "Ему что два-три года - и на воле, а мне, как уже растолковал следователь, за кражу государственного имущества могут влепить от пяти до пятнадцати. Такие дела". Не открывая глаз, Лелик сказал:
- Поначалу в камере тебя будут ждать разные капканы. Там все по старшинству. Только не лет. Дней, проведенных за решеткой. Ты парень неглупый и подчиняться четырнадцатилетнему щенку, отсидевшему несколько месяцев, вряд ли захочешь. Но придется. Это не курорт...
Чтобы забыться, я постарался уснуть. Но сон не шел. Потом Лелик вдруг поднялся, и я увидел, что у него вместо волос висят клочья кожи. Он подошел ко мне, и я понял, что Лелик сошел с ума. Его глаза дико вращались и вылезали из орбит.
- Смотри,- он показал мне длинную черную нитку.- Это я вчера вырвал у себя из ноги.- Он отшвырнул нитку, и она стала пухнуть, раздуваться, пока не превратилась в крысу - жирную, отвратительную, с голым чешуйчатым хвостом. Я, заорал на нее, но крыса юркнула ко мне под одеяло. "Лелик,кричал я,- убей ее!" Но крика не получалось. Лелик стоял, раскачиваясь, и рвал из себя черные нитки, которые тут же превращались в крыс. Это было так ужасно, что я почувствовал, что еще мгновение, и у меня остановится сердце. Я изо всех сил рванулся к Лелику - и упал с нар.
- Ого, парень, да ты буйный,- Лелик, подперев голову, сочувственно смотрел на меня.
- Такое в голову лезет...- бормотал я заплетающимся языком.
- Постарайся все же уснуть.
Я снова закрыл глаза. И на этот раз увидел совсем иное. Я дома, мы пьем чай с мамой и ее сотрудницей, в которую когда-то я по-мальчишески был влюблен. Она разливает чай, касаясь меня сзади мягкой податливой грудью. Мама осуждающе смотрит на нас. Но я уже невменяем. Я хватаю ее за руку и тащу под стол, она смеется, я поспешно раздеваю ее и вижу мамины ноги. Она стоит рядом. Ну и пусть. Передо мной нагая женщина, груди с коричневыми сосками торчат в разные стороны. Шалея от наслаждения, я погружаюсь в женщину, и последний пароксизм наслаждения исторгает у меня мучительный стон.
- Эх, парнишка, сон видно тебе не на пользу.
Вздрогнув, я открываю глаза и вижу Лелика и постылую камеру.
- Давай-ка я тебе лучше расскажу про перетягивание каната, слыхал?
- Нет.
- Ну, слушай тогда. "На ковер" вызываются два новичка. Обоим перетягивают мошонку веревкой и завязывают глаза, потом сажают друг против друга. У каждого - конец веревки. Тяни изо всех сил! Кто раньше закричит -проиграл. Получай десять "горячих". На самом деле человек тянет свою веревку, закрученную вокруг быльца кровати. Умора!