Пришло время, а меня все не вызывали. Спрашивать у Божка я не решался, боясь спугнуть удачу. И наконец дождался!
- Лемешко, Антоненко - на комиссию!
Незаметный, глуповатый или прикидывающийся таким Антон добросовестно махал в производственной зоне молотком, сбивая наплывы и брызги сварочных швов на полуосях. Его подозревали в доносительстве, но явных улик не было. Вел он себя тихо в течение тридцати месяцев после того рокового удара топором, которым он, тогда шестнадцатилетний, раскроил голову дебоширу-отцу, под пьяную руку измывавшемуся над матерью. Из полученных за непреднамеренное убийство пяти лет Антоненко отсидел чуть больше половины.
В президиуме в красном уголке - сплошь знакомые лица. К двери приникли "болельщики" - что готовит нам сегодня судьба?
Комиссия прошла благополучно, за ней суд, где седой пузан зачитал постановление о том, что к нам возможно применить условно-досрочное освобождение. И вот - вокзал, куда нас двоих доставил все тот же Божок. Каким чудесным казалось все вокруг! Солнце, улицы, даже облезлые стандартные постройки! С разбегу я наобещал Божку выслать краску для ремонта здания отряда, писать о своих делах и что-то еще. В мыслях же был уже дома.
Поезд прибыл в Донецк поздним вечером. Прощелыга-таксист заломил два счетчика, но кто же станет торговаться! За полтора года непыльной работы я, за вычетом ежемесячного ларька, получил в кассе колонии тридцать четыре рубля. В двадцать раз меньше, чем трудяга Антоненко. Впрочем, это меня нисколько не огорчило - не на заработки же ездил! По дороге я завел с таксистом "тюремный" разговор, на что тот почти не реагировал, изредка для приличия поддакивая и, вполне вероятно, желая быстрее от меня избавиться.
Дом, мама, радостная встреча, новенький паспорт, фальшиво-приветливый лейтенант - инспектор по надзору. Свои владения он объезжал на мотоцикле. Не миновал и меня, чтобы узнать, устроился ли я на работу. Просьба маминой подруги с электромеханического завода смягчила кадровиков, и я был принят фрезеровщиком третьего разряда.
В цехе я не скрывал прошлого, даже бравировал своей бывалостью. Ландшафт на производстве мало чем отличался от колонии. Те же грязно-зеленые станки, баки с мусором, стружкой, лужи разлитой эмульсии на полу, выложенном чугунными плитками. Мне предстояло выполнять элементарную операцию, с которой справился бы и мальчишка. Устанавливай две фрезы и нажимай поочередно кнопки. В случае поломки придет наладчик. Даже меня, совершенно безразличного к технике, научили в колонии большему.
Словом, работа, а особенно зарплата под три сотни, меня устраивали. Про висящий надо мной условный срок я не забывал. Ровесники в армии, военкомат меня пока не тревожит, друзей и до отсидки было не много. Да и радости встречи со знакомыми не доставляли. Их интересовало одно - тюремная "клубничка", особенно мужеложство. И когда я уверял, что эти штуки за решеткой случаются не чаще, нежели на воле, многие казались разочарованными. Кино мне приелось, а к спиртному не слишком тянуло.
Столкнулись мы и с Гизо. То, что Гизо на самом деле зовут Гурамом и что из Рустави в Донецк он переехал в двухлетнем возрасте, я уже знал. Дело было зимой у одного из баров в центре. Спутники Гурама - крепкие, румяные, одетые подчеркнуто дорого и модно, как бы воплощали собою местную "золотую молодежь".
- Ба! Кого я вижу? Дима, вот так встреча!- радушно вскричал Гурам, завидев меня.- Когда освободился? Жаль, жаль, нехорошо у нас получилось! Неужели из-за этого проигрыша и пошли брать магазин? - Гурам держался неестественно, явно переигрывал.
- Ну, по рюмке за встречу? В баре и потолкуем.
- Спасибо, Гурам, не хочу. Поговорить можно и здесь.
Радости от этой встречи я не испытывал и скрывать это не собирался.
- Ну, если так, то сразу к делу. Я играл честно, а с Жоркой разбирайся сам. Он в Москве, забурел, а мне и сотня - деньги. Знаешь поговорку: "Тюрьма долги косит". Так вот, здесь это не проходит. Короче, с тебя двести - и в расчете. А пока - держи краба,- Гурам сунул толстую, в рыжей шерсти ладонь.
Я пожал ему руку. Странно, но к нему неприязни я не испытывал. Карты его хлеб, что поделаешь.
В бар все же пошли. Угощал Гурам.
- Алик,- представился один из парней, мой сверстник. Крепким торсом, усиками в ниточку и овечьими глазами навыкате он походил на гусара из анекдотов. Набрякшие подглазья и импульсивный жест, с которым он опрокинул рюмку, изобличали любителя выпить.
- Саша,- с застенчивой улыбкой протянул руку голубоглазый блондин.
Узнав о моей пролетарской жизни, парни сочувственно переглянулись.
- Есть любопытная работа... Правда, придется поездить,- начал Гурам.Денег заработаешь, людей посмотришь. Вкладывать тебе ничего не придется. Не с золотых приисков приехал. Ребята через недельку собираются поехать по фотонабору. Знаешь, что это такое?
Представление об этом я имел смутное, не энергично кивнул.
Гурам, однако, продолжал:
- Поедете втроем, остановитесь в райцентре в гостинице, а дальше, как в песне:
Здравствуйте, хозяйка, вам большой привет. Будет через месяц вам цветной портрет...
А если серьезно - покажете образцы цветных портретов, которые делаются с любой черно-белой фотографии. Анилин - глазки синим, пиджачки коричневым - лишь бы денежки. От меня получишь за каждый заказ три рубля. Криминала никакого. Расходы на дорогу и жилье беру на себя. Надо же когда-то к делу пристраиваться, наверстывать упущенное...
"Из-за тебя",- мысленно добавил я. Но в предложении Гурама намечалась тропка к деловой жизни, о которой я столько мечтал. Необходимо было попасть в струю.
Видя мои колебания, Гурам добавил:
- Посчитай сам. Три рубля за "лурик". Двадцать карточек в день минимум. Полторы штуки в месяц. На заводе год пахать нужно.
- Полгода,- поправил я его, но выбор уже был сделан.
- Наберешь первую тысячу - прощу долг. При свидетелях говорю. Я с этого имею меньше тебя. Сам суди. Заказчику сдаем портрет за двенадцать. Расходы: трешка за набор, пятерка мастеру, два рубля - транспорт. Остаются два рубля. А какой-то процент не выкупится. Одним словом, накруток хватает. К тому же я недавно женился, жене скоро рожать, а то махнул бы я с вами. Позавчера письмо пришло от приятеля, он в тех краях с ансамблем на гастролях. Пишет - люди простые, приветливые, в аулах ни одной фотографии рай. "Фирмой" магазины завалены, кому там нужна дубленка за "штуку"? На себя посмотри - видный парень, а шмотье - сплошной дерибас.