— Вот именно! Он это заслужил! — повторяет Моника.
Правая щека Тренкма нервно подергивается.
— Пойдем покурим, — предлагает Прийт. Эта сакраментальная фраза знаменует начало каждого рабочего дня и разбивает его потом на коротенькие отрезки.
Мы с Прийтом выходим в коридор. За дверью нашего отдела лестничная площадка. Отсюда на первый этаж ведет каменная лестница. На стене висит поблекшая табличка с надписью: «ЗДЕСЬ МЫ НЕ КУРИМ». Под нею рисунок: рука, держащая трубку, перечеркнутая красным крестом. Здесь мы курим.
Мы зажигаем сигареты, облокачиваемся на перила и смотрим вниз, в лестничный пролет.
Меня поражает количество лысин в нашем институте. Вот и сейчас чей-то гладкий череп сияет у поворота лестницы. Моя рука машинально поднимается. Я щупаю свою голову. Да-а. Маленькая, всего лишь с пятак, но все-таки лысина.
— Подсунул тебе свою диссертацию? — спрашивает Прийт.
— Да.
— Не вздумай читать.
— Почему?
— Я читал одну часть. Все никак не мог понять, что это за енвансы, которые Эндрик советует учитывать.
— Енвансы?
— Ну да. Думал, опечатка. Подошел к Эндрику. Он говорит: все правильно, енвансы. Оказывается, это у него нюансы.
Дверь открывается, и к нам подходит Моника.
— Авторитет растет. — Моника шлепает Прийта по животу. Прийту всего тридцать два года, но волосы его заметно поседели, и он успел отрастить себе животик.
— Дура, — обижается Прийт.
Он вообще легко обижается. Он был отличником в школе, получал повышенную стипендию в вузе и все еще не может привыкнуть к мысли, что из него так и не получилось ни Гаусса, ни Лобачевского. Получился старший научный сотрудник без степени в НИИ, расположившемся в здании, вскоре идущем на снос. Прийт проводит свою единственную жизнь, покуривая и разглядывая унылый лестничный пролет. Кроме того, его квартирные условия оставляют желать лучшего. Прийт разочарован в жизни и постепенно становится мизантропом.
— От дурака слышу, — парирует Моника и поворачивается ко мне.
— Подсунул тебе свою ахинею? — спрашивает она.
— Ага, — говорю я.
— Запасись запятыми и прочими знаками препинания, — советует Моника.
— Дед был вчера опять поддатый, — сообщает Прийт, игнорируя Монику.
Дед — вечная тема Прийта. Прийт живет в двухкомнатной квартире. В одной комнате он, его жена и семилетний сынишка. В другой комнате дед, второй муж умершей бабушки Прийта. «Он мне даже не дедушка», — любит подчеркнуть Прийт. Бабушка умерла, а дед, которому уже семьдесят восемь, и не думает.
— Да? — Я пытаюсь пустить колечко дыма, но ничего не получается.
— Никак не пойму, зачем человеку жить так долго!
— Оставь деда в покое, — говорит Моника.
— Он мне даже дедушкой не приходится. — Прийт обращается только ко мне.
— Да? — в который раз удивляюсь я.
«Мы должны учитывать следующие параметеры», — читаю я в диссертации Эндрика и зачеркиваю лишнее «е». Эндрик встает и выходит, держа папку под мышкой. Он идет к нашему художнику заказывать графики, иллюстрирующие диссертацию.
Тренкма перестает писать, поднимает глаза.
— Мати, — его длинные тонкие пальцы барабанят по столу, — что ты там читаешь?
— Диссертацию Эндрика, — отвечаю я невинно.
Тренкма опускает глаза и переплетает пальцы. Всегда, когда ему приходится говорить что-то неприятное, он прячет взор и сплетает и расплетает пальцы.
— Я не считаю это н е о б х о д и м ы м, — произносит он крайне официальным тоном.
Я откладываю бумаги Эндрика и берусь за программу. Эту программу Эндрик использует позже в своей диссертации.
Когда меня принимали на работу, Тренкма отдал меня в распоряжение Эндрика. Позже я догадался, что у него были на этот счет определенные соображения. Во-первых, Эндрик числился заведующим сектором. Очевидно, что у завсектором должен быть сектор, которым надо заведовать. Этот сектор появился в моем лице. Во-вторых, я был новым сотрудником, и существовала некоторая вероятность, что я свою работу, то есть часть работы Эндрика, завалю. Но теперь Тренкма начал сожалеть о своем решении, принятом год назад. Он не может спокойно наблюдать, как я пишу программу для Эндрика. Программа продвигается неплохо.
Дверь открывается, и входит Эха. Она вечером работала на машине и имеет право отдохнуть, но все-таки приходит уже к десяти. Ее лицо порозовело от быстрой ходьбы. Эха мчится на работу, как другие женщины мчатся в универмаг за импортными сапогами. Она маленькая, пухленькая, деловитая и энергичная.
Она вешает плащ на вешалку и подходит ко мне: