В не менее тесной ванной, освещенной тусклой желтой лампочкой на стене, натужно пыхтели двое, совершая ритмичные движения. Павел Петрович покачал несуществующей головой и усмехнулся. Решив оградить ребятишек от импотенции и фригидности, вызванных испугом, Павел Петрович попытался мягко прервать творящееся в ванной действо. Он осмотрелся и не найдя ничего лучше, задел тлеющую нить лампы накаливания. Ванная погрузилась во мрак. Продолжая видеть так же отчетливо, Павел Петрович отметил, что частота движений парня и девицы никак не изменилась. Он это предвидел и на этот раз, не мудрствуя лукаво, опрокинул стоящие на полке под треснувшим зеркалом зубные щетки в двух пластмассовых стаканчиках, пасту и пену для бритья. Не став дожидаться реакции на это, он проплыл прямо сквозь любовников и открыл воду, пустив ее в душевой шланг. Размеренные движения прекратились, слившись в один рывок подальше от льющейся сверху воды.
– Ты что, сдурел, что ли?!
– Я?! Сама, небось, задела, а на меня валить?
– Чего?! Да пошел ты!..
О дальнейшем Павел Петрович больше не беспокоился и выскользнул из ванной.
Демьяныч своих жильцов мебелью не баловал. Всем квартирантам без исключения предлагался следующий комплект: облезлый колченогий стол, мрачный и древний шкаф с огромным мутноватым зеркалом, низенький сервант с чудом уцелевшими раздвижными стеклами и стеклянной же полкой внутри (неизменно пустовавшей при всех без исключения жильцах). Безалаберный дизайн этой комнаты, называемой многими владельцами подобных «хрущеб» большой, завершала огромная засиженная мухами репродукция картины под названием «Тов. Сталин приветствует делегацию ОСОАВИАХИМа». На столе во множестве стояли бутылки с различным веселящим содержимым, отчаянно загораживая остатки какого-то провианта. На широком подоконнике надрывался черный внушительный ящик магнитофона, с разбросанными вокруг кассетами. Вокруг стола прямо на полу сидели три парня и две девицы – кто-то сжимал друг друга в объятиях, а кто-то, перекрикивая тяжелые рулады металла, орал про какую-то «бочку цвета металлик», причем одна из девиц постоянно, как мантру, твердила одну и ту же фразу:
– И я на переднем сидении в мини-юбке!..
В комнате поменьше затаился у окна неоднократно чем-то залитый письменный стол ядовитого желтого цвета, на котором если что-то и писали, то наверняка доносы. На столе кроме дешевой стеклянной вазы с отбитым краем и трех бутылок ничего больше не было. Возле стола уныло притулился единственный в квартире стул. В этой комнате тоже стоял шкаф, сработанный советскими передовиками производства из ДСП и заваленный сверху некоей пыльной рухлядью. И еще здесь же находилась нечаянная гордость Демьяныча – невероятных размеров диван, оставшийся от блудливого дяденьки и готовящийся в данный момент к использованию по назначению: на нем разминались двое разнополых студентов. Павел Петрович не стал возиться с ними долго. Над диваном у стены на нескольких гвоздях висел некогда популярный в деревнях коврик, на котором нитками трех цветов – коричневой, черной и белой – была выстрочена оленья семья, гордо ломящаяся сквозь дремучий лес. Этим, как оказалось, весьма пыльным ковриком, Павел Петрович и накрыл разгоряченную пару.
Оставалось заглянуть на кухню, как вдруг в прихожей раздался дребезжащий звук – кто-то звонил в дверь. Неизвестно, оказался бы этот придушенный звук кем-то услышан вообще, если бы магнитофон именно в этот момент не добрался до шипящей паузы между песнями. С пола поднялся долговязый детина в желтой футболке с изображением какой-то эмблемы и непонятной аббревиатурой «UKLA».
– Бота́н, наверно, – сказал он и пошел открывать. Павел Петрович скользнул за ним в тесный коридор. Долговязый щелкнул «собачкой» раздолбанного английского замка и распахнул дверь.
Павел Петрович удивился гораздо сильней долговязого: на лестничной площадке стояла божий одуванчик бабка Наталья. Долговязый разочарованно буркнул:
– Чего надо?
Павел Петрович ожидал всего чего угодно от глухой старухи, но не ее ответа неожиданно ясным и крепким голосом.
– Оборотись, оборотись на себя, – сказала бабка Наталья, спокойно глядя в глаза долговязому.
– Чего? – подался чуть вперед тот.
– Не отопьешь, так все расплескаешь, – продолжала старуха. Долговязый хмыкнул и громко ответил:
– Отопью, бабка, отопью. А не хватит, еще сбегаем. Иди к себе.
Бабка Наталья покачала маленькой седой головенкой, отошла к своей двери и когда детина уже решил закрыть дверь, неожиданно обернулась и так же ясно и отчетливо произнесла: