Она замечает мой взгляд, ведёт плечом, что-то говорит окружающим мужчинам и идёт в нашу сторону. Походка королевы, благосклонно одаривающей мимолётным вниманием своих слуг.
— Дамир, Вероника, не ожидала увидеть вас в полном составе, — урчит, как кошка. — Как Глеб? Маленькая Кира? Когда позовёте на смотрины?
— Дети в порядке, спасибо, — блистает вежливостью жена. — Кирочка готова будет к гостям через год, так что милости просим.
Эля морщит нос и переводит тему на фуршет, нахваливая креветки в соусе васаби и тарталетки со сливочным сыром и красной рыбой, внезапно перескакивает на погоду, следом на дела в компании и моё редкое появление там.
— Пока ты здесь тратишь время, все креветки съедят, — обрываю неуместную речь.
— Вы правы, Дамир Авазович, — делает верные выводы Элеонора и теряется в толпе.
Придётся объяснять ей правила игры, а если не поймёт — напрячь Гарыча. Охотницы мне рядом не нужны, достаточно было Виктории. Столько дел она наворотила, что, конечно, не оправдывает меня. До сих пор смотрю на спину Ники и перед глазами стоит тот день.
— Мы можем уйти, — шепчу жене, провожающей мою помощницу недобрым взглядом. — Больше здесь делать нечего.
Ника кивает, благодарно прижимаясь, и я спешу увести её с праздника лжи и подхалимства. Нечего пачкать мою семью этой грязью. На моих руках много крови, но столько, сколько её здесь, мои руки не видели. Респектабельность, костюмы, галстуки. Такие же респектабельные приказали пытать и убить родителей Ники.
— Элеонора, действительно, очень красивая, — задумчиво произносит малышка, глядя в окно автомобиля.
— Да? Не заметил, — небрежно отвечаю и перетаскиваю её к себе на колени. — Для меня существует только одна женщина. Самая красивая, самая сексуальная, самая желанная. А Элеонору я с лёгкостью могу убрать из нашей жизни. Только скажи, и её не будет в городе.
— Не стоит. Она хорошо справляется с работой, — ведёт рукой по щеке, обводит овал лица, задевает большим пальцем губы. — Я доверяю тебе, Мир. Ты не сделаешь мне больно.
— Не сделаю. Клянусь.
Глава 5
Он
Я ненавидел его всю жизнь, все долгие годы, что был знаком с ним. Дамир Авазович Захратов, везучий ублюдок, магнит для денег и женщин, сука, которая должна сдохнуть. Откуда такая ненависть? Сам не могу себе объяснить. Это, как с устрицами. Вроде они полезные, многие их любят, кто-то постоянно ест, а я терпеть не могу эту склизкую гадость. С Дамиром таже хрень. Я просто его ненавижу.
Столько времени мне приходилось душить это чувство, прятать, прикрывать радушием и привязанностью. Вместе бухать, трахать блядей, восхищаться его успехами, обсуждать совместные дела и выворачиваться наизнанку от ненависти. Сжимать кулаки, сдерживаться, чтобы не придушить, не пустить пулю в лоб, а вместо этого улыбаться, обнимать, хлопать одобрительно по спине.
Меня бесило всё. Его жестокость в расправе над врагами, его жёсткость в управлении подчинёнными, его пренебрежение в общение с бабами, его нежность по отношению к Веронике.
Ооо. С Вероникой была отдельная история. Влюблённая дура, согласная на всё ради этой мрази, слабое место Мира, способное доставить смертельную боль или уничтожить. Вызволяя ту потасканную блядь, меня удовлетворял любой расклад. Сдохнет Ника — Мир долго не проживёт, проведя в горе последние дни своей жизни, скопытиться Дамир — моя режущая чернота покинет душу, дав свободно вздохнуть полной грудью.
Рисковал, но риск — благородное дело. Снотворное охране борделя, отвлекающий манёвр для проникновения потаскушки в дом, приличные денежные расходы, оправдывающие размер, если бы… Если бы грязная сучка не перепутала у Дамира правую сторону с левой, если бы, стреляя в невесту, опустила дуло сантиметров на шесть.
Теперь он радуется жизни, нянчится с женой, балует мелкое отродье, похожее на него как две склизкие устрицы между собой, и сдувает пылинки с горластого кулька. Все дела по боку, что теневые, требующие жёсткого кулака и круглосуточного контроля, что законные, сброшенные на Элеонору. А Элеонора, баба ладная. Грудь, задница, ноги от ушей. Я бы её отодрал в шикарную задницу, впиваясь руками в мясистую грудь, предварительно заткнув грязный рот и отходив плетью для укрощения.