— Ку… — встрепенулся он, но я не дала ему договорить.
— Ни «ку»! Стой тут и не кукуй! А я пойду своего будущего мужа вызволять! — прошипела я. — Ферштейн?
— Сама ты Ферштейн, хозяйка! А стоять тут я не собираюсь! — Жеребец обиженно фыркнул и гордой рысью направился за курган, из-за которого, между прочим, уже несколько мгновений не доносилось ни звука.
— Стой! Куда?! — громко прошипела я и бросилась следом, норовя ухватить наглую скотину за хвост, но было поздно.
Борька прибавил ходу. Завернув за курган, он на всех парах врезался в Ника, затаившегося в засаде, выпихнув того на всеобщее обозрение занятых каких-то делом и оттого помалкивавших шамахан. В последнее мгновение я все же успела вцепиться в хвост, но не удержалась на ногах и въехала в нашу милую разборку то ли как приложение к Борькиному хвосту, то ли как дополнение к филейной части его тела.
Картина, открывшаяся мне, не сразу поддалась пониманию. В лучах догоравшего заката у кургана лежало что-то большое, укрытое какой-то серой тряпкой, а у этого чего-то суетилось двое невысоких, узкоглазых шамахан, одетых в одинаковые черные колготки и такую же странную обтягивающую кофту с рукавами. На голове у них были тюбетейки, но как только изумление от нашего эффектного появления плавно перетекло в обычное удивление и глаза из круглых пуговок снова приняли свою первоначальную форму, тюбетейки вдруг раскатались, как батины портянки, полностью скрывая их озадаченные мордочки. Только глаза азартно заблестели сквозь узкую прорезь неожиданной маски.
В руках шамахан появились кривые ятаганы. Не сводя с нас настороженного взгляда, они наперебой заверещали:
— Кто такие?
— Чего в нашем шахстве забыли?
И тут же сами себе ответили:
— Путешественники?
— Наверное, тоже приехали на день рождения принцессы Яллар?
Ник мрачно смерил нас взглядом, отряхнул плащ и шагнул к ним.
— Вы — стражи границы? — уточнил Ник и, дождавшись утвердительных кивков, указал на нечто, по-прежнему не подававшее признаков жизни. — А это что, если не секрет? Я к чему интересуюсь — вдруг помощь нужна?
— А это — автаген-бабай, нарушитель границы, — с неохотой буркнул один и покосился на товарища, будто за поддержкой.
— Ага. А помощь не нужна. Мы его магией сбили, теперь вот нинь-дзя — патруль по утилизации нарушителей — ждем. Есть такая работа — великий Санда-Карам во время праздника охранять… Как говорят славичи: от абсцессов.
— А может, от эксцессов? — Ник едва заметно отвел плащ и оплел пальцами рукоять клинка.
— И от них тоже, — милостиво согласился один и кивнул на город: — А вы бы поспешили. Чтобы не ночевать у стены.
— Ага, у нас ночью небезопасно… — поддакнул его товарищ и пнул безжизненную тушу. — Если не хотите, чтобы кто-то вроде такого бабайки из вас бешбармак настрогал.
Лежавшая неподвижно туша вдруг шевельнулась и, тоскливо помычав, весьма знакомо заявила:
— Твою ж маму за руку да в хоровод! Это что ж меня так припечатало? Аж искры из глаз!
Первой от изумления очнулась я, отлепилась от хвоста Борьки, за который все это время продолжала держаться, и шагнула к туше, уже догадываясь, кому она принадлежит.
— А… Аф… Афанасий?
Услышав мой голос, Змей сдернул с себя тряпку и сел.
— Принцесса?
В руке Ника молнией взметнулся клинок.
— Если вы сейчас же не отойдете от этого автаген-бабайки, будете иметь дело со мной!
Ха! Размечтался! Чтобы Борька да позволил кому-нибудь из нас умереть смертью храбрых?
— Назад! Для начала им придется побороться со мной! — угрожающе рыкнул жеребец, мрачно скаля зубы.
Но стражники отчего-то не испугались, более того, переглянулись, и их глаза в прорезях масок загорелись огоньком азарта.
— Конина!
— Говорящая!
— Доставим во дворец и озолотимся!
— Ага, подадут как главное блюдо для принцессы. Вдруг она наконец-то заговорит?
От грядущих перспектив уши Борьки опасно прижались к голове, он угрожающе наклонился, словно у него были рога, и, по-бычьи копытом вспенив песок, взял разбег.
— Дикая конина! — Не ожидая такого торнадо, стражи заполошно переглянулись, после чего, наверное, вспомнили, кто они есть.
Один угрожающе замахнулся кривой саблей, а второй подпрыгнул и завернул такой кульбит, что я забыла обо всем, не веря своим глазам. Был бы это обычный кувырок — другое дело, но шамаханин словно превратился в воздухе в волчок, а после и вовсе началось светопреставление. Из его рук стали вылетать яркие сгустки света, рисуя в темнеющем небе пылающую огнем сетку.