– Девчонки, если что услышите, позвоните мне, вот мой номер домашнего телефона.
Обменявшись номерами телефонов, они разошлись.
– Лена, пошли ко мне, – предложила Маша.
– Хорошо, только на полчасика. Мне еще нужно готовить обед, – согласилась подруга.
Как только они вошли в дом, их обдало холодом и сыростью.
– На улице жара, а здесь как в погребе, – сказала Лена.
– Да, вот так я живу, – уныло протянула Маша. Они поднялись на второй этаж:
– Заходи в мой зал-кухню, – улыбнулась Маша.
Лена уже была в этом доме несколько раз и всегда поражалась убогости дома и обстановки.
«Бедная Маша, – подумала она в который раз. – Живет как в сарае».
Они жевали апельсины, которые Маша только что купила, и болтали. Внезапно, раньше времени пришел на обед Лука. Он зашел и недовольно буркнул:
– Здравствуй, – и выскочил в коридор.
Лена засобиралась домой:
– Маш, я пошла, – и выскочила из дома.
Недалеко стояла ее машина. Она вскочила в нее и уехала. Минут через двадцать вернулся Лука.
– Навела здесь русских, – забурчал он.
– Кого я навела? – у Маши задрожали руки. – Я что, не имею права подругу привести?!
– А если что пропадет в доме. Я на работе неспокоен. Переживаю за дом, – бурчал он.
Маша вспыхнула:
– Можно подумать, что в твоем доме есть что взять.
– Я не люблю, когда в доме посторонние, – буркнул опять Лука, пряча глаза.
Маше стало так обидно, что слезы сами покатились из глаз. Она накрывала на стол, а слезы текли по щекам. Муж сел за стол и стал медленно жевать макароны. Он недовольно взглянул на горку мандарин в вазе, и лицо его почернело еще больше. На Машу он не смотрел, вроде бы ее и не было. Вытерев, слезы салфеткой, она поковыряла вилкой макароны. Лука, съев макароны, принялся за шпиначи – шпинат и мясо. Поел и молча ушел в спальню отдохнуть. Маша мыла тарелки и тихо плакала.
Она с мужем очень мало разговаривала, ей еще было трудно говорить по-итальянски, и он ее не понимал, только махал рукой, не можешь говорить, лучше молчи. Нет, чтобы помочь сказать правильно. Не бывает. Учи сама.
Прошло два дня, Маша молчала. Она не издала ни одного звука. Он понял, что это бойкот, что она обиделась на него. Хотя он так и не понял почему. Он хозяин дома и вполне законно волнуется о его сохранности. Он почувствовал, что ему не хватает Машиных приглаживаний по голове и плечам, не хватает вечернего массажа, который она делала ему, когда болела его шея. Ему не хватало ее «мой дорогой». Ему хотелось ей пожаловаться, и чтобы она его вновь пожалела и подбодрила. И внезапно он испугался:
– А вдруг она уйдет от меня?
Вечером он принес ей золотой кулончик в виде сердца. Он не стал на колени, он не схватил ее руку, чтобы поцеловать и попросить прощения. Он просто ткнул бархатную коробочку ей в руки и сел ужинать. Маше кулончик очень понравился. Она повесила его на шею, обняла мужа сзади и шепнула на ухо:
– Спасибо, дорогой.
А сама подумала:
– Ну, хоть какая-то компенсация за мои слезы.
Она опять надела маску хихикающей дурочки, и он был весь вечер доволен. На следующий день позвонила Люба:
– Маша, я сейчас дома, не хочешь ко мне прийти?
– Почему бы нет, – ответила Маша. – Муж пообедал и ушел работать, а мне делать нечего.
И она пошла к Любе. Люба жила рядом, через несколько домов. Квартиру ей снимал ее жених. Они уже больше года встречались с ним. Он платил за квартиру, покупал ей еду и делал подарки в виде золотых украшений по праздникам и на день рождения. Иногда покупал кое-что из одежды или давал ей денег.
Это Люба рассказала ей за чашкой кофе.
– Я слышала, что сейчас на море набирают работников на сезон. Меня мой не пустит, а ты, если хочешь, попробуй, – сказала Люба.
– Не знаю, нужно говорить с мужем, – сказала Маша прощаясь.
Когда ужинали, Маша сказала:
– Мой дорогой, я хочу поехать на море, на лето, поработать. Мне нужно родителям послать денег, а у тебя нет. А здесь, сам видишь, никакой работы. Можно я поеду в Римини, может, найду что-нибудь?
Лука почернел и недовольно заерзал. Ему очень не хотелось отпускать жену на все лето, но тогда придется давать ей деньги для ее родителей, а этого ему не хотелось еще больше, и он буркнул:
– Ну, если есть деньги, езжай.
Маша от радости чуть не подпрыгнула. Боже, наконец-то она сможет покинуть хоть на какое-то время этот холодный сарай и этого никак не любимого мужа. Как бы она ни старалась его полюбить. Но она сделала скорбное выражение лица и сказала:
– Мой дорогой, мне тоже очень не хочется расставаться с тобой.
А сама подумала:
– Ну и артистка я здесь стала, хоть на большую сцену.